Николай Гумилев - Том 1. Стихотворения

Как в полные блеска чешуи драконов,
Священных поэтов морей.

Тот дом, где я играл ребенком,
Пожрал беспощадный огонь.

Я сел на корабль золоченый,
Чтоб горе мое позабыть.

На дивно-украшенной флейте
Играл я высокой луне.

Но облаком легким прикрылась
Луна, опечалена мной.

Тогда я к горе обернулся,
Но песни не шли мне на ум.

Казалось, все радости детства
Сгорели в погибшем дому.

И мне умереть захотелось,
И я наклонился к воде.

Но женщина в лодке скользнула
Вторым отраженьем луны. —

И если она пожелает,
И если позволит луна,

Я дом себе новый построю
В неведомом сердце ее.

Месяц стоит посредине
Дивно-огромного неба,
Ветер в бамбуковой чаще,
Благоухающий воздух,
Благословенна семья.

Старшие в роще за чаем,
Пьют и стихи повторяют,
Из дому слышно гуденье,
Там занимаются дети,
Новорожденный кричит.

Тот, кто живет этой жизнью,
Полное знает блаженство.
Что ему деньги и слава,
Если он верит, что детям
Должно его пережить?

Нравятся девушкам рупии
С изображением птицы.
Они покидают родителей,
Чтобы идти за французами.

Что это так красен рот у жабы,
Не жевала ль эта жаба бетель?
Пусть скорей приходит та, что хочет
Моего отца женой стать милой!
Мой отец ее приветно встретит,
Рисом угостит и не ударит,
Только мать моя глаза ей вырвет,
Вырвет внутренности из брюха.

Девушка, твои так нежны щеки,
Грудь твоя — как холмик невысокий.

Полюби меня, и мы отныне
Никогда друг друга не покинем.

Ты взойдешь на легкую пирогу,
Я возьмусь отыскивать дорогу.

На слона ты сядешь, и повсюду
Я твоим карнаком верным буду.

Если сделаешься ты луною,
Стану тучкой, чтоб играть с тобою.

Если сделаешься ты лианой,
Стану птицею иль обезьяной.

Если будешь ты на горном пике
Перед пастью пропасти великой,

Пусть мне ноги закуют в железо,
Я на пик твой все-таки долезу.

Но напрасно все мое уменье,
Суждено мне горькое мученье,

Ты меня не любишь; и умру я,
Как бычек, травы лишенный свежей,

Без единственного поцелуя
В щеку, где румянец нежен, свежий.

Где вы, красивые девушки,
Вы, что ответить не можете,
Вы, что меня оставляете
Ослабевающим голосом
Звонкое эхо будить?

Или вы съедены тиграми,
Или вас держат любовники?
Да отвечайте же, девушки.
Я полюбил вас и встретиться
С вами спустился в леса.

С гор я увидел вас голыми
Около чистого озера
И прибежал, не подумавши,
Что все вы — дочери месяца,
Черной вороны я сын.

Сквозь голубую темноту
Неслышно от куста к кусту
Переползая словно змей,
Среди трясин, среди камней
Свирепых воинов отряд
Идет — по десятеро в ряд,
Мех леопарда на плечах,
Меч на боку, ружье в руках, —
То абиссинцы; вся страна
Их негусу покорена,
И только племя Гурабе
Своей противится судьбе,
Сто жалких деревянных пик —
И рассердился Менелик. —

Взошла луна, деревня спит,
Сам Дух Лесов ее хранит.
За всем следит он в тишине,
Верхом на огненном слоне:
Чтоб Аурарис носорог
Напасть на спящего не мог,
Чтоб бегемота Гумаре
Не окружили на заре
И чтобы Азо крокодил
От озера не отходил.
То благосклонен, то суров,
За хвост он треплет рыжих львов.
Но, видно, и ему невмочь
Спасти деревню в эту ночь!
Как стая бешеных волков,
Враги пустились… Страшный рев
Раздался, и в ответ ему
Крик ужаса прорезал тьму.
Отважно племя Гурабе,
Давно приучено к борьбе,
Но бой ночной — как бег в мешке,
Копье не держится в руке,
Они захвачены врасплох,
И слаб их деревянный бог.

Но вот нежданная заря
Взошла над хижиной царя.
Он сам, вспугнув ночную сонь,
Зажег губительный огонь
И вышел, страшный и нагой,
Маша дубиной боевой.
Раздуты ноздри, взор горит,
И в грудь, широкую как щит,
Он ударяет кулаком…
Кто выйдет в бой с таким врагом?
Смутились абиссинцы — но
Вдруг выступил Ато-Гано,
Начальник их. Он был старик,
В собраньях вежлив, в битве дик,
На все опасные дела
Глядевший взорами орла.
Он крикнул: «Э, да ты не трус!
Все прочь, — я за него возьмусь».