Антология - Западноевропейская поэзия XХ века

Падает снег, ухает ветер в трубах,
А в бузине — сова,
Страх, сердце сжав, ждет чаши круговой,
Скорби, как искры, вверх летят, и стонет
Рождественский огонь:
Есть повесть, и единственная повесть.

Представь богиню милостивой, мягкой,
Но не забудь цветы,
Что в октябре топтал свирепый вепрь.
Белым, как пена, лбом она манила,
Глаз голубым безумьем,
Но все сбылось, что ею обещалось.

Ее оскорбляют хитрец и святой,
Когда середине верны золотой.
Но мы, неразумные, ищем ее
В далеких краях, где жилище ее.
Как эхо мы ищем ее, как мираж —
Превыше всего этот замысел наш.

Мы ищем достоинство в том, чтоб уйти,
Чтоб выгода догм нас не сбила с пути.
Проходим мы там, где вулканы и льды,
И там, где ее исчезают следы,
Мы грезим, придя к неприступной скале,
О белом ее прокаженном челе,
Глазах голубых и вишневых губах,
Медовых — до бедер — ее волосах.

Броженье весны в неокрепшем ростке
Она завершит, словно мать, в лепестке.
Ей птицы поют о весенней поре.
Но даже в суровом седом ноябре
Мы жаждем увидеть среди темноты
Живое свеченье ее наготы.
Жестокость забыта, коварство не в счет,
Не знаем, где молния жизнь пресечет.

Спросила тихо: — Чем тебе помочь? —
Я дал ей лист бумаги: — Нарисуй цветок!

И, закусив губу, она склонилась —
О, этот смуглый лоб! — над белою бумагой
И мне нарисовала дикий цикламен,
Майоркский, наш (сейчас еще зима),
Чрезмерно пышный, — и с улыбкой
Пустила мне по воздуху рисунок:

— Не получилось! — Я же ощутил,
Что комнату заполнил запах цикламена.
Она ушла. Я спохватился вдруг,
Что я хочу ее улыбкой улыбнуться
И, как она, сверкнуть глазами… тщетно!
Тут я забылся: у меня был жар,
И врач ее впускал на пять минут.

Их две: одна добрее хлеба,
Верна упрямцу-мужу,
Другая мирры благовонней,
Верна одной себе.

Их две: одна добрее хлеба
И не нарушит клятвы,
Другая мирры благовонней
И клятвы не дает.

Одна так простодушно носит
Рубин воды редчайшей,
Что люди на него не смотрят,
Сочтя его стекляшкой.

Их две: одна добрее хлеба,
Всех благородней в городе,
Другая мирры благовонней
И презирает почести.

Ей грудь украсил аметист,
И в нем такая даль,
Что можно там бродпть часами —
Бродить и заблудиться.

Вокруг чела ее круги
Описывает ласточка:
И это женственности нпмб,
Сокрытый от мужчин.

Их две: одна добрее хлеба
И выдержит все бури,
Другая мирры благовонней,
Все бури в ней самой.

Он, сумрачный поэт, в нее влюбился,
Она, совсем дитя, в любовь влюбилась
И стала светом всей судьбы поэта.

Дитя, она невинно лепетала —
Ей душу не смущали подозренья.
Но женщина жестоко оскорбилась,

Что из ее любви своей любовью
Поэт без спроса создал целый мир —
К своей бессмертной славе.

Уважай упрямую непобедимость
Того, кто верен традициям, —
Его руки спокойны, но он
Готов их сжать в кулаки,
Чтобы дать отпор негодяю,
И готов карабкаться в горы
Иль шагать хоть неделю к морю.

А если за ним шли чудеса —
Как и за тобой, — они были
Лишь поблажками возраста тем из мужчин,
Какие и в наше время способны любить
Настоящих женщин — таких, как ты.