Антология - Западноевропейская поэзия XХ века

В моем начале мой конец [22] В моем начале мой конец … — Перефразированный девиз Марии Стюарт, вышитый на драпировке ее трона: «В моем конце мое начало». Фраза также содержит намек па изречение греческого философа Гераклита (530(?)–470 гг. до и. э.): «Каждое мгновение есть конец и начало», и на положение французского философа-идеалиста Анри Бергсона (1859–1941): «Конец содержит в себе начало, откуда он возник». . Один за другим [23] … Один, за другим … и далее. — Эти строки перекликаются с постулатом Гераклита: «Все течет, все изменяется», — и с рассуждением о вечном изменении в главе первой Книги Екклезиаста, или Проповедника.
Дома возникают и рушатся, никнут и расширяются,
Переносятся, сносятся, восстанавливаются или
Вместо них — голое поле, фабрика или дорога.
Старый камень в новое здание, старые бревна в новое пламя,
Старое пламя в золу, а зола в землю,
Которая снова плоть, покров и помет,
Кости людей и скота, кукурузные стебли и листья.

Дома живут, дома умирают [24] Дома живут, дома умирают … — Парафраз строк нз Книги Екклезиаста, III, 2–8. : есть время строить,
И время жить, и время рождать,
И время ветру трясти расхлябанное окно
И панель, за которой бегает полевая мышь,
И трясти лохмотья шпалеры с безмолвным девизом.
В моем начале мой конец. На голое поле
Искоса падает свет, образуя аллею,
Темную ранним вечером из-за нависших ветвей,
И ты отступаешь к ограде, когда проезжает повозка,
И сама аллея тебя направляет к деревне,
Угнетенной жарким гипнозом предгрозья.
Раскаленный свет в душной дымке
Не отражают, но поглощают серые камни.
Георгины спят в пустой тишине.
Дождись первой совы.
Если ты подойдешь
Голым полем не слишком близко, не слишком близко,
Летней полночью ты услышишь
Слабые отзвуки дудок и барабана
И увидишь танцующих у костра —
Сочетанье мужчины и женщины [25] Сочетанье мужчины и женщины … — Отрывок из философского трактата сэра Томаса Элиота «Правитель» (1531), ки. I, гл. 12.
В танце, провозглашающем брак,
Достойное и приятное таинство.
Парами, как подобает в супружестве,
Держат друг друга за руки или запястья,
Что означает согласие. Кружатся вкруг огня,
Прыгают через костер или ведут хоровод,
По-сельски степенно или по-сельски смешливо
Вздымают и опускают тяжелые башмаки,
Башмак — земля, башмак — перегной,
Покой в земле нашедших покой,
Питающих поле. В извечном ритме,
Ритме танца и ритме жизни,
Ритме года и звездного неба,
Ритме удоев и урожаев,
Ритме соитий мужа с женой
И случки животных. В извечном ритме
Башмаки подымаются и опускаются [26] Башмаки подымаются и опускаются … — Картина навеяна сценой из фантастического романа немецкого писателя Фридриха Герштеккера (1815–1872) «Гермельсхаузен»: путник набредает на деревню, которой дозволено жить лишь по одному дню в столетье. В конце этого дня веселый танец ее жителей заканчивается смертью. .
Еды и питья. Смрада и смерти.

Восход прорезается, новый день
Готовит жару и молчанье. На взморье рассветный ветер,
Скользя, морщит волны. Я здесь,
Или там, или где-то еще. В моем начале.

Зачем концу ноября нужны
Приметы и потрясенья весны
И возрожденное летнее пламя —
Подснежники, плачущие под ногами,
И алые мальвы, что в серую высь
Слишком доверчиво вознеслись,
И поздние розы в раннем снегу?
Гром, грохоча, среди гроз несется,
Как триумфальная колесница;
В небе вспыхивают зарницы,
Там Скорпион восстает на Солнце,
Пока не зайдут и Луна и Солнце.
Плачут кометы, летят Леониды,
Горы и долы в вихре сраженья,
В котором вспыхнет жадное пламя,
А пламя будет сжигать планету
Вплоть до последнего оледененья.

Можно было сказать и так, но выйдет не очень точно:
Иносказание в духе давно устаревшей поэтики,
Которая обрекала на непосильную схватку
Со словами и смыслами. Дело здесь не в поэзии.
Повторяя мысль, подчеркнем: поэзию и не ждали.
Какова же ценность желанного, много ли стоит
Долгожданный покой, осенняя просветленность
И мудрая старость? Быть может, нас обманули
Или себя обманули тихоречивые старцы,
Завещавшие нам лишь туман для обмана?
Просветленность — всего лишь обдуманное тупоумие.
Мудрость — всего лишь знание мертвых тайн,
Бесполезных во мраке, в который всматривались,
От которого отворачивались. Нам покажется,
Что знание, выведенное из опыта,
В лучшем случае наделено
Весьма ограниченной ценностью.
Знание — это единый и ложный образ,
Но каждый миг происходит преображение,
И в каждом миге новость и переоценка
Всего, чем мы были. Для нас не обман —
Лишь обман, который отныне безвреден.
На полпути и не только на полпути,
Весь путь в темном лесу, в чернике,
У края обрыва, где негде поставить ногу,
Где угрожают чудовища, и влекут огоньки,
И стерегут наважденья. Поэтому говорите
Не о мудрости стариков, но об их слабоумье,
О том, как они страшатся страха и безрассудства,
О том, как они страшатся владеть
И принадлежать друг другу, другим или Богу.
Мы можем достигнуть единственной мудрости,
И это мудрость смирения: смирение бесконечно.