Любопытство возрастаетъ постепенно — картины новыя, одна другой разнообразнѣе и плѣнительнѣе, представляются умственнымъ взорамъ, когда въ концѣ VIII Пѣсни находимъ Государя бесѣдующаго съ мудрымъ пустынникомъ Вассiяномъ, открывающимъ ему будущiя произшествiя, показывающимъ длинный рядъ Монарховъ, имѣющихъ послѣ него царствовать. Прозорливый старецъ, дошедшiй до ужасныхъ бѣдствiй, въ бурное время междуцарствiя терзавшихъ Россiю, и описавъ жестокости Поляковъ, говоритъ:
Богатство — тлѣнъ и прахъ; но славно есть оно,
Коль будетъ общему добру посвящено.
(132) Позналъ имѣнiя такую Мининъ цѣну;
Онъ злато изострилъ, дабы сразить измѣну.
—- - — —
Какъ бурный вихрь Москву Пожарскiй окружаетъ,
Кидаетъ молнiи, Поляковъ поражаетъ;
Съ другой страны даритъ отечеству покой,
Бросая громъ на нихъ, Димитрiй Трубецкой.
Простираясь далѣе въ повѣствованiи, изображаетъ онъ Преобразителя Россiи, озареннаго лучами безсмертiя, и преславную Дщерь его. Пророческiй гласъ его гремитъ:
Онъ людямъ дастъ умы, дастъ образъ нравамъ дикимъ,
Россiи нову жизнь, и будетъ слыть Великимъ.
Коварство плачуще у ногъ Его лежитъ,
Злоумышленiе отъ стрѣлъ Его бѣжитъ.
—- - — —
Подъ скипетромъ ея (Елисаветы) цвѣтутъ обильны нивы,
Корону обвiютъ и лавры и оливы,
Науки процвѣтутъ какъ новый виноградъ,
Шуваловъ ихъ раститъ, Россiйскiй Меценатъ.
Наконецъ доходитъ до ЕКАТЕРИНЫ Вторыя — Монархини, Которая возвысила умы, гремѣла побѣдами, удивляла щедротами, славилась мудростiю правленiя, благоденствiемъ своихъ подданныхъ — и пророческiя слова старца льются рѣкою:
Премудрость съ небеси въ полночный край сойдетъ,
Блаженство на престолъ въ лицѣ Ея взведетъ.
Предъ Ней усердiемъ Отечество пылаетъ,
Любовь цвѣтами путь Ей къ трону устилаетъ,
—- - — —
Прiидутъ къ Ней Цари, какъ въ древнiй Виѳлеемъ,
Не злато расточать, не зданiямъ дивиться
Прiидутъ къ ней Цари, но царствовать учиться.
Перейдемъ къ другимъ предметамъ. Взглянемъ на портретъ Субеки, терзаемой ревностiю и мщенiемъ, высокомѣрной, но покорной только страсти, свирѣпствовавшей въ душѣ ея,
Киприды красотой, а хитростью Цирцеи,
Для выгодъ собственныхъ любившей царской санъ.
Подлѣ Казанской Царицы — и предметъ пламенной любви ея: Османъ, Князь Таврискiй,
Прекрасный юноша, но гордый и коварный,
Любовью тающiй, въ любви неблагодарный;
Какъ лютая змiя, лежаща межъ цвѣтовъ,
Приближиться къ себѣ прохожихъ допущаетъ,
Но жало устремивъ, свирѣпость насыщаетъ.
Вотъ и Асталонъ, соперникъ его, презрѣнный Сумбекою:
Какъ новый Энкеладъ, онъ шелъ, горѣ подобенъ;
Сей витязь — цѣлый полкъ единъ попрать удобенъ;
Отваженъ, лютъ, свирѣпъ сей врагъ Россiянъ былъ,
Во браняхъ — какъ тростникъ, соперниковъ рубилъ.
Войдемъ за Сумбекою въ ужасный лѣсъ, гдѣ грозные призраки, черныя и печальныя тѣни спустились на землю, гдѣ все густою тьмою одѣлось,
Гдѣ кажется простеръ покровы томной сонъ,
Трепещущи листы даютъ печальный стонъ;
Зефиры нѣжные среди весны не вѣютъ,
Тамъ вянутъ всѣ цвѣты, кустарики желтѣютъ;
Не молкнетъ шумъ и стукъ, гдѣ вѣчно страхъ не спитъ,
И молнiя древа колеблетъ, жжетъ, разитъ;
Лѣсъ воетъ — адъ ему стенаньемъ отвѣчаетъ…
Входимъ — и видимъ пышныя гробницы, Казанскимъ Царямъ воздвигнутыя; читаемъ исторiю враговъ Россiи, которые, подобно хищнымъ птицамъ, летали надъ Отечествомъ нашимъ, и пожирали добычи беззащитныя; наконецъ устали онѣ отъ злодѣйствъ и жестокостей; — читаемъ — и не можемъ удержаться отъ ужаса; но сей ужасъ сильнѣе овладѣетъ, когда представится геенна съ несчастными жертвами, осужденными на мученiе. Тутъ — закрываемъ глаза, спѣшимъ удалиться отъ сего зрѣлища, и спрашиваемъ: откуда живописецъ заимствовалъ такiя удивительныя краски для картины, на которой изобразилъ столько ужасовъ разнообразныхъ? не тотъ же ли Генiй вкуса водилъ перомъ нашего Поэта, который управлялъ кистiю Микель-Анжа, написавшаго Страшный судъ, и на немъ пораженныхъ горестiю и отчаянiемъ?
Еще ли хотимъ увѣриться въ исполинскомъ изображенiи Поэта? Заглянемъ въ темную бездну, обитель Безбожiя; разсмотримъ гибельныя дѣйствiя, производимыя духомъ Раздора; или остановимся при волхвованiяхъ лютаго Нигрина, заклинающаго Зиму изтощить свои ужасы для изтребленiя Рускаго воинства — и Зима свирѣпствуетъ со всею жестокостiю:
Соперница весны, и осени, и лѣта,
Изъ снѣга сотканной порфирою одѣта;
Виссономъ служатъ ей замерзлые пары;
Престолъ имѣетъ видъ алмазныя горы;
Великiе столпы, изъ льда сооруженны,
Сребристый мещутъ блескъ, лучами озаренны;
По сводамъ солнечно сiянiе скользитъ,
И кажется тогда, громада льдовъ горитъ.
Стихiя каждая движенья не имѣетъ:
Ни воздухъ тронуться, ни огнь пылать не смѣетъ;
Тамъ пестрыхъ нѣтъ полей, сiяютъ между льдовъ
Однѣ замерзлыя испарины цвѣтовъ;
Вода растопленна надъ сводами — лучами
Окаменѣвъ виситъ волнистыми слоями.
Тамъ зримы въ воздухѣ вѣщаемы слова;
Но все застужено — натура вся мертва!
Единый трепетъ, дрожь и знобы жизнь имѣютъ;
Гуляютъ инеи, зефиры тамъ нѣмѣютъ;
Мятели вьются вкругъ и производятъ бѣгъ,
Морозы царствуютъ на мѣсто лѣтнихъ нѣгъ;
Развалины градовъ тамъ льды изображаютъ,
Единымъ видомъ кровь которы застужаютъ.
Всея природы страхъ, согбенная Зима,
Россiйской алчуща погибелью сама,
На льдину опершись, какъ мраморъ побѣлѣла,
Дохнула — стужа вмигъ на крыльяхъ излетѣла.
Родится лишь морозъ, уже бываетъ сѣдъ,
Къ чему притронется, преобращаетъ въ ледъ;
Гдѣ ступитъ, подъ его земля хруститъ пятою,
Стѣсняетъ, жметъ, мертвитъ, сражаясь съ теплотою….
Читать дальше