Виктор Гюго - Том 13. Стихотворения

А ты — каков твой труд? И в чем твои заслуги?
Ни в чем! Ты родился — и получил престол.
Как я, сосал ты грудь, беспомощен и гол,
Ты вырос, и теперь тобой народ задушен.
Твой аппетит велик, но гений твой тщедушен.
В один прекрасный день ты, честолюбец злой,
Наскучив помыкать лишь собственной страной,
Свой устремляешь взор на чуждые владенья,
Так смотрит иногда, томясь от вожделенья,
Прожорливый козел в соседский огород.
Решил ты: покорю еще один народ!
Пособник алчности твоей неукротимой,
Священник-лицемер, служитель бога мнимый,
Напутствует тебя. И вот, закон поправ,
Ты, славен и велик, бесстыден и кровав,
Хватаешь ту страну, которая поближе.
Трепещет вся земля в негодованье. Ты же,
Обучен с юных лет искусству пожирать,
Без угрызений в бой свою бросаешь рать,
Чтоб уничтожить все в огне кровавой сечи
Ударами штыков и залпами картечи.
Все просто и легко: громи, потом владей!
Кто смеет утверждать, что ты — тиран, злодей?
Посажен ты на трон и облачен в порфиру.
Помазанник! Монарх! Ты богом послан миру;
Все люди, вся земля тебе принадлежат…
И ты на этот мир обрушиваешь ад!
Сметая города, через леса и реки
Несется смерч войны. Ни старцы, ни калеки,
Ни матери с детьми — никто не пощажен.
Ты смерть принес мужьям и отнял честь у жен,
И, хищнику даря благословенье храма,
Молебном благостным, куреньем фимиама
Поп освятил разврат, убийства и грабеж.
И на коленях все, кто уцелел.

Так что ж —
В ком больше низости, жестокости, коварства?
Я в плен беру гроши, а ты воруешь царства!

Я царь, и власть моя мрачна и беспримерна,
Я храм свой воздвигал и рушил города.
Хирам, строитель мой, Харос, сатрап мой верный, —
Они со мной всегда.

Один был уровнем, другой — мечом тяжелым.
Я дал им власть творить — и дух мой утолен,
И как ливанский кедр, пятой поправший долы,
Мой голос вознесен.

Восходит к богу он. Рожден я преступленьем,
Огромный мрачный ум мне дан, и демон злой
Меж волею небес и собственным паденьем
Меня избрал судьей.

Внушаю трепет я, и путь кажу я правый,
Я покоритель стран, я вождь на всех путях.
Как царь, я подданных давлю тяжелой славой,
Как жрец, несу им страх.

Мне снятся празднества и боевые схватки,
Перст, пишущий огнем: «Мане, Текел, Фарес»,
Походы, конница в кровавом беспорядке,
Мечей и копий лес.

Велик я, как кумир, в чьем облике угроза,
Таинственна, как сад, укрытый от очей
Но пусть я царственней, чем молодая роза
В исходе майских дней, —

Возможно силою отнять и скипетр власти,
И трон мой, и стрелков у башенных ворот…
Тебя лишь, нежный друг, от сада этой страсти
Никто не оторвет!

Нельзя отнять любви, всегда меня живящей,
О дева бледная, чей взор из-под ресниц
Несет мне свет в ночи, — лишить лесные чащи
Поутру пенья птиц!

Хор юных девушек под ивами щебечет,
Из-под густых волос на миг сверкают плечи,
Амфора полная не может помешать
Им, встретя Дафниса, чуть шаг свой задержать
Иль крикнуть старику: «Меналк, привет!» А ивы,
Чью дрему разбудил смех юности счастливой,
Свиданье любящих скрывают за листвой.
Был долог поцелуй, так долог, что домой
Амфору принесут расплесканной, и строго
Заметит бабушка за пряжей у порога:
«Где пропадала ты? Кто смел тебя обнять
И воду по пути так дерзко расплескать?»
Но, грез полна, молчит красавица с амфорой.
Когда на поле тень отбрасывают горы
И медленно скрипят колеса за рекой,
Так хорошо мечтать о жизни и душой
Лететь в грядущее! Но сердцу все неясно:
Знать ничего нельзя, завидовать напрасно.
Одна лишь мудрость есть: люби! Кругом весна.
Цветами вдоль дорог нас радует она,
Апрельской свежестью, веселым птиц порханьем,
Постелью мягкой мха, раскрытых роз дыханьем
И тенью, пляшущей среди полян лесных.
Со смехом женщины идут домой. Средь них
Немало в болтовне задержится у сада.
Но мужа ревновать, бранить сейчас не надо,
Не то и малыша недолго испугать.
В короне из плюща к нам Пан пришел опять.

Ее здесь больше нет, и все ж она со мной,
Ночь в глубине небес, день в темноте лесной!
Что значит смертный взгляд перед духовным взглядом?
Грустишь; любимой нет сейчас с тобою рядом;
Но в тьме еще ясней ее мой видит взор.
Звезда уже взошла, сияя, на простор.
Я вижу мать свою, которой нет. Я вижу
Тебя, Лаура. Где? В лучах, и к сердцу ближе.
Я вижу, я люблю. И здесь ты или нет —
Ты предо мной всегда. Все — тьма. Один лишь свет —
Любовь! Любить всегда! Судьбу свою равняя
С богами, я твержу: люблю, люблю тебя я.
Умом даров любви, Лаура, не понять.
Вот лучший дар ее — ушедших зреть опять.
Да, ты сейчас со мной, хоть нет тебя на свете,
Я вижу вновь тебя в небесном, нежном свете!
Ужель, твержу, — она, что скрылась навсегда?
Взгляд говорит мне: «Нет». Душа мне шепчет: «Да».