Александр Блок - Том 1. Стихотворения 1898-1904

Погасло небо осеннее
И розовый небосклон.
А я считаю мгновения
И думаю: где же сон?

Я — свободный глашатай веков.
Я — слуга у моей госпожи.
Укажи мне названье цветов,
Ей любимых цветов — укажи.

У высоких заброшенных стен,
Где впервые запомнил ты плен,
Там кусты притаились вербен,
Ярко-красных, кровавых вербен.

Кто ж, похитчик, душою не слаб?
Кто, покрытый ночной темнотой?
Будет он господин или раб —
Но не я, а другой?

Да, поутру, веселый, к крыльцу
Подойдет — и у сердца цветы.
Он не раб — господин: по кольцу,
По дрожащей руке, по лицу
Ты узнаешь, по знаку кровавой мечты.

Что́ мне тайна кровавых цветов!
Что́ мне лик господина — скажи!
Я — свободный глашатай веков.
Я — слуга у моей госпожи.

Стремленья сердца непомерны,
Но на вершинах — маяки.
Они испытаны и верны,
И бесконечно далеки.
Там стерегут мое паденье
Веселых ангелов четы.
Там лучезарным сновиденьем
В лазури строгой блещешь Ты.
Призвал ли я Тебя из праха,
Иль Ты Сама ко мне сошла,
Но, неизведанного страха,
Душа, вкусивши, замерла…

Передо мной — моя дорога,
Хранитель вьется в высоте:
То — ангел, ропщущий на бога
В неизъяснимой чистоте.

К нему не долетают стоны,
Ему до неба — взмах крыла,
Но тайновиденья законы
Еще земля превозмогла.

Он, белокрылый, звонко бьется,
Я отразил его мятеж:
Высоко песня раздается, —
Здесь — вздохи те же, звуки те ж.

И я тянусь, подобный стеблю,
В голубоватый сумрак дня,
И тайно вздохами колеблю
Траву, обнявшую меня.

Все огни загораются здесь.
Там — туманы и мертвенный дым, —
Безначальная хмурая весь,
С ней роднюся я духом моим.
Но огни еще всё горячи,
Всё томлюсь в огневой полосе…
Только дума рождает ключи,
Холодеющий сон о красе…
Ах, и дума уйдет и замрет,
Будет прежняя сила кипеть,
Только милая сердцу вздохнет,
Только бросит мне зов — улететь.
Полетим в беззаконную весь,
В вышине, воздыхая, замрем…
Только ужас рождается здесь.
Там — лишь нежная память о нем.

Я ждал под окнами в тени,
Готовый гибнуть и смеяться.
Они ушли туда — одни —
Любить, мечтать и целоваться.

Рука сжимала тонкий нож.
В лохмотьях, нищий, был я жалок.
Мечтал про счастье и про ложь,
Про белых, девственных русалок.

И, дрогнув, пробегала тень,
Спешил рассеянный прохожий.
Там смутно нарождался день,
С прошедшим схожий и несхожий.

И вот они — вдвоем — одни…
Он шепчет, жмет, целует руки…
И замер я в моей тени,
Раздавлен тайной серой скуки.

О легендах, о сказках, о мигах:
  Я искал до скончания дней
  В запыленных, зачитанных книгах
  Сокровенную сказку о Ней.

Об отчаяньи муки напрасной:
  Я стою у последних ворот
  И не знаю — в очах у Прекрасной
  Сокровенный огонь, или лед.

О последнем, о светлом, о зыбком:
  Не открою, и дрогну, и жду:
  Верю тихим осенним улыбкам,
  Золотистому солнцу на льду.

Они живут под серой тучей.
Я им чужда и не нужна.
Они не вспомнят тех созвучий,
Которым я научена.

Я всё молчу и всё тоскую.
Слова их бледны и темны.
Я вспоминаю голубую
Лазурь родимой стороны.

Как странно им на все вопросы
Встречать молчанье и вопрос!
Но им приятно гладить косы
Моих распущенных волос.

Их удивленье не обидно,
Но в предвечерние часы
Мне иногда бывает стыдно
Моей распущенной косы.