Валерий Брюсов - Том 2. Стихотворения 1909-1917

Как всем, мне весна, в ликовании ярком,
Лучами сверкала, дышала сиренью,
И жизнь мне казалась приветливым парком,
Где тайно беседки зовут к наслажденью.

Нo ранняя буря промчалась над садом,
Сломала сирени и завязи яблонь,
Наплакалась ливнем, натешилась градом,
Цветник мой был смыт, и был сад мой разграблен.

И после настало желанное лето,
И хмурая осень, и холод под снегом…
И не было в сердце на зовы ответа,
И не было силы довериться негам.

Другим расцветут, с новым маем, фиалки,
Другие поплачут у выжженной нивы…
Мы — нищи, мы — робки, мы — стары, мы — жалки.
Кто мертвый, будь мертвым! живите, кто живы!

На церковной крыше,
У самого золотого креста
(Уже восхода полоски наметились),
Как две летучих мыши,
Две ведьмы встретились:
Одна — стара и толста,
Другая — худа и моложе
(Лицо с кошачьей мордочкой схоже),
И шептались, ветра весеннего тише.

— Сестра, где была? —
Старуха захохотала.
— Тра-ла-ла!
Всю ночь наблюдала:
Юноша собирался повеситься!
Все шагал, писал и смотрел
На серп полумесяца,
Лицом — как мел.
Любовь, как видно, замучила.
Ждать мне наскучило,
И я, против правил,
Подсказала ему: «удавись!»
Он в петлю голову вставил
И повис.

Худая в ответ улыбнулась.
— И мне досталось!
В грязных номерах натолкнулась,
Как девушка старику продавалась.
Старичонка — дряхлый и гадкий,
Горб, как у верблюда,
А у нее глаза — как загадки,
И плечи — как чудо.
Как был он противен, сестра,
А она молчала!
Я до утра,
Сидя в углу, наблюдала.

Так, у золотого креста,
На церковной крыше,
Как две летучих мыши,
Шептались две ведьмы.
И та, что была и стара и толста,
Прибавила:
— Хоть это и против правила,
Но будем по утрам встречаться и впредь мы!

Ты, в тени прозрачной
Светлого платана,
Девочкой играла
Утром рано-рано.

Дед твердил с улыбкой,
Ласков, сед и важен,
Что далеким предком
Был платан посажен.

Ты, в тени прозрачной
Светлого платана,
Девушкой скрывалась
В первый час тумана.

Целовалась сладко
В тихом лунном свете,
Так, как целовались
Люди ряд столетий.

Ты, в тени прозрачной
Светлого платана,
Женщиной рыдала
Под напев фонтана.

Горестно рыдала
О минутной сказке
Опалившей страсти,
Обманувшей ласки.

Ты, в тени прозрачной
Светлого платана,
В старость вспоминала
Жизнь, как мир обмана,

Вспоминала, с грустной
Тишиной во взоре,
Призрачное счастье,
Медленное горе.

И, в тени прозрачной
Светлого платана,
Так же сладко дремлет
Прежняя поляна.

Ты же на кладбище,
Под плакучей ивой,
Спишь, предавшись грезе,
Может быть, счастливой.

Она любила строй беспечный
Мечтаний, уводящих вдаль,
Цветы, снежинки, пояс млечный
И беспричинную печаль.

Она любила, ночью зимней,
Невестой медлить у окна,
В своих стихах, как в тихом гимне,
Твердя безвольно: я — одна!

Она ждала, ждала кого-то,
Кто, смел, безумен и красив,
Всю жизнь отдаст ей без отчета,
Всю жизнь сольет в один порыв.

Но Рок был странно беспощаден,
Не обманул и не свершил.
Тот не был жарок, не был хладен,
Он и любил и не любил.

Его не-пламенные ласки,
Его обдуманная речь,
Его лицо — как образ маски —
Могли овеять, но не сжечь.

Стремясь в мятежную безбрежность
Она искала крыльев, но
Он приносил ей только нежность…
И было все предрешено!
· · · · · ·
· · · · · ·
· · · · · ·
· · · · · ·

Мы — электрические светы
Над шумной уличной толпой;
Ей — наши рдяные приветы
И ей — наш отсвет голубой!

Качаясь на стеблях высоких,
Горя в преддверьях синема,
И искрясь из витрин глубоких,
Мы — дрожь, мы — блеск, мы — жизнь сама!

Что было красочным и пестрым,
Меняя властным волшебством,
Мы делаем бесцветно-острым,
Живей и призрачней, чем днем.