Ты вступил в неизмеримость, — в звездный сон;
Свет светил терялся, как над бездной звон…
Для чего ж раздался бесполезный стон?
Ты стоял в просторе несказанных зал,
Меж зеркал таинственно-туманных — мал.
И вонзались в душу сотни жданных жал.
1916
В гробу, под парчой серебристой, созерцал я последнее счастье,
Блаженство, последнее в жизни, озаренной лучами заката;
И сердце стучало так ровно, без надежд, без любви, без пристрастья,
И факелы грустно горели, так спокойно, так ясно, так свято.
Я думал, безропотно верил, что навек для меня отзвучали
Все яркие песни восторга, восклицанья живых наслаждений;
В мечтах я покорно поставил алтари Неизменной Печали,
И душу замкнул от лукавых, как святилище, воспоминаний.
Но в Книге Судьбы назначали письмена золотые иное:
От века в ней было сказанье о магически-избранной встрече,
И я узнаю богомольно, что нас в мире, по-прежнему, двое,
И я, как пророчество, слышу повторенные милые речи.
О, радость последнего чуда и любви безнадежно-последней!
Как яд, ты вливаешь в желанья опьянительно-жуткую нежность.
Стираешь все прежние грезы беспощадней, чем смерть, и бесследной,
Даешь угадать с содроганьем, что таит для людей неизбежность!
Все то же, что нежило утром, этим вечером жизненным нежит,
Но знаю, что нового чуда на земле ожидать не могу я,
И наши сплетенные руки только божия воля развяжет,
И только с лобзанием смерти я лишусь твоего поцелуя!
8 октября 1914
Томно-мятежный
Сдержанный трепет
Руки нам свяжет;
Радостной дрожью
Губы нам сцепит;
Заповедь божью
Вкрадчиво-нежный
Внутренний лепет
Тайно доскажет;
В дали безбрежной
Слитою с ложью
Правду покажет;
Образы — снежной
Статуей — слепит, —
И, безнадежный,
Дух наш к подножью
Призрака ляжет!
22 апреля 1917
Вот опять мы уносимся, взброшенные
Беспощадным размахом качелей,
Над лугами, где блещут некошеные
Снеговые цветы асфоделей.
То — запретные сферы, означенные
В нашем мире пылающей гранью…
И сердца, содроганьем охваченные,
Отвечают безвольно качанью.
Лики ангелов, хор воспевающие,
Вопиющие истину божью,
Созерцают виденья сверкающие
С той же самой мистической дрожью.
И, свидетель их светлой восторженности,
Робко взор уклоняя незрячий,
Содрогается, в муке отторженности,
Падший дух в глубине — не иначе!
Ветер вьет одеяние жреческое,
Слабнут плечи, и руки, и ноги,
Исчезает из душ человеческое…
«Будете вы, как боги!»
1917
Дрожит ладья, скользя медлительно,
На тихих волнах дрожит ладья.
И ты и я, мы смотрим длительно,
В одном объятьи — и ты и я.
Встал водопад в дали серебряной,
В дыму и брызгах встал водопад…
Как будто яд, нам в тело внедренный,
Палит, сжигает… Как будто яд!
За мигом миг быстрей течение,
Все ближе бездна за мигом миг…
Кто нас настиг? Понять все менее
Способно сердце, кто нас настиг.
В водоворот, волной захваченный,
Челнок несется — в водоворот…
Ты — близко, вот! О, смысл утраченный
Всей темной жизни, ты близко, вот!
1915–1916
Печемся о многом, —
Одно на потребу:
Стоять перед богом
Со взорами к небу.
Но божье — вселико,
Небесное — разно:
Бог — в буре великой,
Бог — в грани алмазной.
И в розах, и в книгах,
И в думах, и в бое,
И в сладостных мигах,
Когда нас — лишь двое.
И в каждом есть божье,
И каждый угоден,
Покинув подножъе,
Войти в свет господен.
Не бойся, что много
Ты любишь, ты ценишь,
Исканиям бога
Доколь не изменишь!
1916
Ante omnia cavl, ne quie voa teneret
invitos: patet exitue.
Seneca
[11] Больше всего остерегаюсь, чтобы кто-либо не удержал вас против воли: выход открыт. Сенека (лат.) .
Прекрасна жизнь! — Но ты, измученный,
Быть может, собственным бессильем,
Не говори, к стыду приученный,
Что тщетно мы взываем к крыльям.
Читать дальше