Виктор Гофман - Любовь к далекой - поэзия, проза, письма, воспоминания

Сколько воспоминаний будит эта улица! Изжитое прошлое, далекое вечера, забытые встречи. Козловскому грустно. Как много прошло с тех пор, когда впервые принес он сюда свою нерасточенную юность, кем-то был пригнан сюда, смешан с этой улицей и толпой. Больным и грязным ушел он отсюда, – а улица все так же властна и призывна, и другие, молодые, приходят теперь сюда, как и он.

Все вспоминается опять. Вот почти мальчиком идет он здесь, нерешительно вглядываясь в праздную толпу, в освещенные лица прохожих. Пугали и властно притягивали эти женщины с розовыми щеками и тревожно ищущим взглядом. С одной из них, бледной и тонкой, поехал он однажды на окраину города. На извозчике – неопытный мальчик — он целовал ее, как невесту.

Прошли годы, он изменился, но улица — все та же. Те же крепко сросшиеся дома, широкие магазинные окна и знакомые, грустно приветливые фонари. Даже люди, даже прохожие не изменились: словно все те же. Козловскому кажется, — он узнает их всех, и мужчин и женщин. Вот эту белокурую проститутку с опухшим, ярко-розовым лицом, и эту, истощенную в голубой шляпке; и ту, маленькую, смешную, с лицом крота, как бы нечаянно толкнувшую его сейчас в бок. И мужчины — издавна все знакомы: чернобородые студенты, обтрепавшиеся франты, толстяки с торчащими кверху рыжими усами. Всех их он знает, всех уже видел здесь.

Вдруг он почувствовал, что побледнел в испуге. Какое странное сходство! Та же медленная, слегка раскачивающая походка и боязливый, дичащийся взгляд исподлобья. Но эти впалые щеки с зловещими румянами и этот чужой, словно чего-то просящий рот! Неужели это она?

Насколько позволял туман, он стал наблюдать за женщиной. Да, она здесь, на улице: бесцельно ходит взад и вперед. Какой-то толстый господин в коричневом пальто и с торчащими кверху рыжими усами догоняет ее. Она не обернулась, не посмотрела на него, но шаг ее немного замедлился, и в спокойной медленности его было что-то выражающее ожидание: готовность и ожидание.

Козловский резко остановился. Нахлынули воспоминания. Вспомнилась она прежняя — доверчивая и нежная — отдавшая ему свою первую любовь. Он обещал ей счастье. И он ее разлюбил и бросил… Нужно к ней подойти, что-то ей объяснить, просить ее о прощении… Козловский поспешно обернулся.

Но где же она? Уже рядом с толстым господином идет она теперь. Вот вместе они приблизились к извозчику. Вот окутал их, спрятал туман.

Козловский бросился в переулок, в тусклую густую мглу. С громким карканьем пронеслись два автомобиля. Казалось, они преследуют его, казалось, с шумом и гиканьем кто-то гонится за ним. Домой далеко — где же укрыться?

Все так же властвует над городом туман. Глухой, цепкий, все засасывает он, все облепляет. И опять снег: сыплется без конца и без края. Не небо ли разрушается: падает, крошась, этими безудержными хлопьями.

Сегодня ночью я видел ее во сне. Почему, – не знаю. Я уже давно не думаю более о ней. Я не помню ни сна, ни моих слов или ее слов ко мне, не помню ничего из всего сложного, причудливого и захватывающего, что всю ночь владело моим сознанием: остался лишь один гулкий, незамолкающий отзвук, — то, что это была она, что ее я видел во сне.

Как это странно! Откуда и почему всплыло это? Где-то в далекой юности, почти в детстве, помню я ее зелено-голубую шелковую кофточку на рождественском балу у нас дома, ее большие, жуткие глаза, которые, казалось, могут стать еще больше, и нежный, бархатный, непостижимо-прекрасный овал ее лица — словно какой-то хрупкий и редкий плод сияющего юга. И это самое яркое мое о ней воспоминание…

И не только этот сон. Вчера вечером, рассеянно спеша по еще незнакомым мне улицам этого города, лишь изредка останавливаясь на мгновение перед стремительною красотою какого-нибудь собора или стройным величием колонады и лишь предчувствуя пока будущие часы упоения их мраморною музыкою,— я вдруг неожиданно вздрогнул. Неужели это она? Вот там в толпе, на другой стороне улицы? Плавная походка, похожая на движение лебедя по сонному озеру, и что-то знакомое, что-то заставившее вздрогнуть — в падающих линиях плеча и рук. Неужели это она? Я поспешил вперед и, опередив ее, перешел на другую сторону улицы, идя теперь уже ей навстречу. Нет, это была не она. Овал лица у этой — овеян не ласковым и сияющим, но жгучим, безжалостным солнцем; не так он нежен и свеж, как у той – из далекого детства, а вокруг ее рта — грустные и темные складки. Я поспешно прошел мимо. Это была не она. Но еще долго затем я думал об этой странной встрече и был слегка взволнован. Не потому ли приснился мне этот сон? Или за этим сном и встречей – еще что-то третье, чего я еще не знаю, но о чем уже грежу неясно?