Павло Тычина - Похороны друга

Есть счастье победить в сраженье за свободу,—
к оружию она зовет раба.
И если хочешь ты пройти к свободе бродом —
пойми, что этот брод всегда — борьба.

Земля, как мать, как солнца дар бесценный,
она тебя и носит и живит.
Законы материнства и борьбы — священны,
ни смерть, ни горе их не победит.

Все движется рывками, трудно, туго,
наш путь вперед! Шаги бойцов тверды.
Орда фашистская, пьешь кровь, ворюга!
Дождешься: не допросишься воды.

Подохнешь без воды. Народ твой встрепенется —
ведь он не раб — потянется к борьбе.
Все обновляется, меняется и рвется
к свободе — к истинной своей судьбе.

Ты зарвалась — да отвечать придется.
Тебя настигнем мы, пиши пропало — крах.
Все изменяется, и лепится, и мнется,
как глина мягкая у скульптора в руках.

А скульптор — сам народ, и он стоит, не гнется.
Он хочет жить. На воле хочет жить.
Все поднимается, встает, растет, смеется,
ведь ты мертва, тебе живых нас не убить.

…Оркестр играл. В соседний переулок
процессия печально повернула, —
сверкнули заводские окна… Высь
приподнялась, стремительные сабли
прожекторов скрестились, обнялись
и в облаках тревожно шарить стали…
С еловых веток лапчатых свисали
обрывки снежной пены…

Все обновляется, меняется и рвется,
исходит кровью в ранах, в грудь, стеная, бьет,
песком заносится, и пылью обдается,
и зеленями из земли опять встает.

Вот и ров
и кладбище. Коней остановили.
И приподняли гроб. Тогда с дерев
посыпалась вдруг ледяная крупка,
позванивая. И от льдышек хрупких
стонала тишина. И я под гроб
плечо подставил. Медленно, неловко
скользили мы с сугроба на сугроб.
Нас обгоняли люди — кто с веревкой,
кто с заступом (спешила жизнь сама!), —
их догоняла хлопьями зима.
А люди шли, подолгу застревая
в снегу, точь-в-точь как мы. За темнотой —
кресты. Мы с нашей ношею святой
пришли на пустошь. Стали мы у края
глубокой ямы. Гроб спустили с плеч
и осторожно на сырую глину поставили его…

«Возмездья меч, —
так начал речь оратор, — Украину
и всех нас спас! — (И загудела даль.
Упала мать у края темной ямы:
«Откройте гроб! Сыночек, ручку дай!
Зачем заколотили гроб гвоздями?»
…За ней жена — не плачем начала,
а хохотом рыдания: «Мой сокол,
Степан, проснись!»)
— Мы будем мстить жестоко! —
сказал оратор. — За деянья зла
ответит враг. В бой! Нет, никто не в силе
нас побороть. Непобедим народ!
Вот партизан нам руку подает
из Югославии! Ряды сплотили
повстанцы в Польше, острые ножи
уж наготове! Встало Закарпатье.
Кипит и Чехия… Бой не на жизнь,
а на смерть! Всех тиранов без изъятья
казнить и всех, кто с ними заодно…
Тот будет жить, кто был отважным сыном
страны родной!—
Мгновение одно
молчал оратор. — Он за Украину
замучен был — товарищ твой и мой…
(Жена и мать рыдали. Крики, стоны —
смешалось все. Окутанные тьмой,
стояли мы, как тени. И каленой
сухой иглой мороз нам душу жег.)
Герой не умирает! Свято дело
Степана и бессмертия залог!
И после смерти он зовет нас смело!

…Раздался залп. Он воздух так качнул,
как будто буря в землю нас вдавила.
Тут плач, и крик, и стон… И тяжкий гул
громовый прокатился. Поглотила
земля Степана. Стали засыпать
забитый гроб. И глухо отвечал он.
И стон родных вновь начал повторять
рыдание оркестра. Лишь сияла звезда вверху…

А трубы скорбно плакали.
Тарелки звонко звякали.
Бил барабан как будто в грудь:
ты славно завершил свой путь.

…Уж выплакался я!
Не знаю, с кем и как я возвращался.
Сияла в снежных звездах вся земля…
И реквием в душе моей раздался:

Все обновляется, меняется и рвется,
исходит кровью в ранах, в грудь, стеная, бьет,
песком заносится, и пылью обдается,
и зеленями из земли опять встает.

Домой пришел я: во дворе
в снегу еще торчит моя лопата.
И в страшной высоте,
как на горе —
такая тишина! —
зеленоватый
далекий звездный свет…
Сияй, свети! Мы горе переборем;
священной мести мы верны законам
и заступом в могилу вместе с горем
врагов загоним!..

Все поднимается, встает, растет, смеется.

Мы живы. День победы недалек!
Слова: «Войны окончен срок» —
нет, не произнесут уста,
пока не захрустит последний позвонок
фашистского хребта.