Ведь умер князь, и стен не существует,
Да и княгини нет уже давным-давно;
А все как будто, бедная, тоскует,
И от нее не все, не все схоронено.
Но это вздор, обманное созданье!
Слова — не плоть… Из рифм одежд не ткать!
Слова бессильны дать существованье,
Как нет в них также сил на то, чтоб убивать…
Нельзя, нельзя… Однако преисправно
Заря затеплилась; смотрю, стоит стена;
На ней, я вижу, ходит Ярославна,
И плачет, бедная, без устали она.
Сгони ee! Довольно ей пророчить!
Уйми все песни, все! Вели им замолчать!
К чему они? Чтобы людей морочить
И нас, то здесь — то там, тревожить и смущать!
Смерть песне, смерть! Пускай не существует!
Вздор рифмы, вздор стихи! Нелепости оне!..
А Ярославна все-таки тоскует
В урочный час на каменной стене…
«Ни слава яркая, ни жизни мишура…»
Ни слава яркая, ни жизни мишура,
Ни кисти, ни резца бессмертные красоты,
Ни золотые дни, ни ночи серебра
Не в силах иногда согнать с души дремоты.
Но если с детских лет забывшийся напев
Коснется нежданно притупленного слуха, —
Дают вдруг яркий цвет, нежданно уцелев,
Остатки прежних сил надломленного духа.
Совсем ребяческие, старые тона,
Наивность слов простых, давным-давно известных,
Зовут прошедшее воспрянуть ото сна,
Явиться в обликах живых, хоть бестелесных.
И cчaстье прежних дней, и яркость прежних сил, —
То именно, что в нас свершило все земноe,
Вдруг из таинственно открывшихся могил
Сквозь песню высится: знакомое, живое…
«На коне брабантском плотном…»
На коне брабантском плотном
И в малиновой венгерке
Часто видел я девицу
У отца на табакерке.
С пестрой свитой на охоте
Чудной маленькой фигурой
Рисовалася девица
На эмали миньатюрой.
Табакерку заводили
И пружинку нажимали,
И охотники трубили
И собак со свор спускали.
Лес был жив на табакерке;
А девица все скакала
И Меня бежать за нею
Чудным взглядом приглашала.
И готов я был умчаться
вслед за нею — полон силы —
Хоть по небу, хоть по Морю,
Хоть сквозъ вечный мрак Mогилы…
А тenepь вот здесь, недавно, —
Полстолетья миновало, —
Я опять девицу видел,
Как в лесу она скакала.
И за ней, как тощий призраку
С котелком над головою
Истязался на лошадке
Барин, свесясь над лукою.
Я, девицу увидавши,
Вслед eй бешено рванулся,
Вспыхнув злобою и местью…
Но, едва вскочил, запнулся…
Да не шутка полстолетья…
Есть вceмy границы, мерки…
Пусть их скачут котелочки
За девицей с табакерки!..
«Полдень пpeкpaceн в лазури…»
Полдень пpeкpaceн в лазури
Малого облачка нет,
Даже и тени прозрачны, —
Так удивителен свет!
Ветер тихонько шевелит
Листьев. Подвижную сеть,
топчется будто на Месте,
Мыслит: куда полететь?
Он, направленье меняя,
Думает думу свою:
Шквалом ли мне разразиться
Или предаться нытью?
Гуляя в сияньи заката,
Чуть видную тень я кидал,
А месяц — в блистании злата —
навстречу ко мне выплывал.
С двух разных сторон освещаем,
Я думал, что нами окружен
Тем миром, что нами незнаем,
Где нет ни преград, ни сторон!
Под теплою мягкою чернью
В листве опочивших ветвей
Сияла роса мелкой зернью
Недвижных, холодных огней.
Мне вспомнились чувства былые:
Полвека назад я любил
И два очертанья живые
В одном моем сердце носил.
Стоцветные чувства светились,
И был я блаженством богат…
Но двое во мне не мирились,
И месяц погас, И закат!
«Нет, не от всех предубеждений…»
Нет, не от всех предубеждений
Я и поныне отрешен!
Но все свободней сердца гений
От всех обвязок к пелен.
Бледнеет всякая условность,
Мельчает смысл в любой борьбе…
В душе великая готовность
Свободной быть самой в себе;
И в этой правде — не слащавость,
Не праздный звук красивых слов,
А вольной мысли величавость
Под лязгом всех земных оков…
«Любо мне, чуть с вечерней зарей…»
Любо мне, чуть с вечерней зарей
Солнце, лик свой к земле приближая,
взгляды Искоса в землю бросая,
Сыплет в корни свой свет золотой;
Читать дальше