Варлам Шаламов - Колымские тетради

Мамин мир был очень узкий,
Очень узкий, очень русский.

Но, сгибаясь постепенно,
Крышу рухнувшей вселенной

Удержать сумела мама
Очень прямо, очень прямо.

И в наряде похоронном
Мама в гроб легла Самсоном, —

Выше всех казалась мама,
Спину выпрямив упрямо,

Позвоночник свой расправя,
Суету земле оставя.

Ей обязан я стихами,
Их крутыми берегами,

Разверзающейся бездной,
Звездной бездной, мукой крестной.

Моя мать была дикарка,
Фантазерка и кухарка.

Девять прачек на том берегу
Замахали беззвучно валками,
И понять я никак не могу,
Что у прачек случилось с руками.

Девять прачек полощут белье.
Состязание света и звука
В мое детство, в мое бытие
Ворвалось как большая наука.

Это я там стоял, ошалев
От внезапной догадки-прозренья,
И навек отделил я напев
От заметного миру движенья.

И мне на плече не сдержать
Немыслимый груз поражений.
Как ты, я люблю уезжать
И не люблю возвращений.

Три снежинки, три снежинки в вышине —
Вот и все, что прикоснулось бы ко мне,

По закону тяжести небесной и земной
Медленно раскачиваясь надо мной,

Если б кончился сегодняшний мой путь,
Мог бы я снежинками блеснуть.

Хранитель языка —
Отнюдь не небожитель,
И каждая строка
Нуждается в защите.

Нуждается в тепле
И в меховой одежде,
В некрашеном столе
И пламенной надежде.

Притом добро тепла
Тепла добра важнее.
В борьбе добра и зла
Наш аргумент сильнее.

Острием моей дощечки
Я писал пред светом печки,
Пред единственным светцом,

Я заглаживал ошибки
Той же досточкой негибкой,
Но зато тупым концом.

Пусть лежит на столе,
Недоступная переводу,
Не желая звучать на чужом языке,
В холод речи чужой оступаться, как в воду,
Чуть не в каждой душевной строке.

Тайны речи твоей пусть никто не раскроет,
Мастерство! Колдовство! Волшебство!
Пусть героя скорей под горою зароют:
Естество превратят в вещество.

Не по признаку эсхатологии
Всевозможнейших Страшных Судов —
Пусть уходит ручьем по забытой дороге:
Как ручей, без речей и цветов.

Пусть изучат узор человеческой ткани,
Попадающей под микроскоп,
Где дыханье тритон сохраняет веками
Средь глубоких ущелий и троп.

Как Бетховен, цветными мелками
Набиваю карман по утрам,
Оглушенными бурей стихами
Исповедуюсь истово сам.

И в моей разговорной тетради
Место есть для немногих страниц,
Там, где чуда поэзии ради
Ждут явленья людей, а не птиц.

Я пойму тебя по намеку,
По обмолвке на стертой строке,
Я твой замысел вижу глубокий
По упорству в дрожащей руке.

Дошепчи, доскажи, мой товарищ,
Допиши, что хотел, до конца
Черным углем таежных пожарищ
При лучине любого светца.

Чтоб, отбросив гусиные перья,
Обнажить свою высшую суть
И в открытые двери доверья
Осторожно, но твердо шагнуть.

Как Бетховен, цветными мелками
Набиваю карман по утрам.
Раскаленными угольками
Они светятся по ночам.

Уступаю дорогу цветам,
Что шагают за мной по пятам,

Настигают в любом краю,
В преисподней или в раю.

Пусть цветы защищают меня
От превратностей каждого дня.

Как растительный тонкий покров,
Состоящий из мхов и цветов,

Как растительный тонкий покров,
Я к ответу за землю готов.

И цветов разукрашенный щит
Мне надежней любых защит

В светлом царстве растений, где я —
Тоже чей-то отряд и семья.

На полях у цветов полевых
Замечанья оставил мой стих.