Варлам Шаламов - Колымские тетради

Мне недолго побледнеть
И навек остолбенеть.

Если ж только не умру,
То продрогну на ветру.

Впрочем, что мне горевать
И держаться за кровать.

Если даже шар земной
Будет вовсе ледяной,

Я мороза не боюсь.
Я слезами обольюсь.

Мои слезы — горячи,
У меня глаза — лучи.

У меня в разрезе рта
Затаилась теплота.

Пусть сорвется с языка
Раскаленная тоска.

Пусть она расплавит лед
Всех арктических широт.

Я к любому подойду,
Будто где-нибудь в саду,

Крепко за руку возьму
И скажу в лицо ему:

Я, товарищ, инвалид.
У меня душа болит.

Все, что знал когда-то я,
Те скрижали бытия,

Правду жизни, правду льда
Я запомнил навсегда.

И пойду домой — слепой,
Возвышаясь над толпой.

Палку высуну вперед,
Пробираясь сквозь народ.

Не безумный, не немой,
Я иду к себе домой.

Пускай за нас расскажут травы,
Расскажут камни и снега,
В чем были правы, в чем не правы
И в чем была права пурга.

Пускай за нас расскажут птицы,
Что нынче, в поисках кормов,
Слетелись около столицы,
Ее старинных теремов.

Пускай же, горбясь и сутулясь,
Ероша перья на спине,
Они летят вдоль наших улиц,
Отлично видимые мне.

Им снег полезней манной каши,
Им лед — блаженство и уют.
Они, как я, из синей чаши
Холодный воздух жадно пьют.

Ты слишком клейкая, бумага,
И от тебя мне не отстать,
Не сделать в сторону ни шагу,
Не опуститься на кровать.

Ведь страшно ей проснуться белой,
Какой ложилась ввечеру,
И быть от солнца пожелтелой
И выгоревшей на ветру.

Уж лучше б все она стерпела,
Ходя в любых черновиках,
Лишь только б ей не быть без дела
И не остаться в дураках.

И хорошо, что есть чернила,
Чтобы услышанное мной,
Бумага свято сохранила
И увела на свет дневной.

Ты видишь, подружка,
Что облака стружка
Просыпана на небеса.

А ветра здесь нету,
Чтоб вынести эту
Вихрастую стружку в леса.

Что лайковой ивы
Цветных переливов
Под солнцем сегодня не счесть.

Что листья гак липки,
А ветки так гибки,
Что можно их в косы заплесть.

А елки зубчатых
Зеленых перчаток
Не снимут, не сбросят весной,

И нынче и прежде
Все в зимней одежде
Встречают и холод и зной.

Но время пролиться
Невидимой птицы
Весеннему пенью, и вот

Звенит поднебесье
Знакомою песней, —
И жаворонок поет…

В воле твоей — остановить
Этот поток запоздалых признаний.
В воле твоей — разорвать эту нить
Наших воспоминаний.

Только тогда разрывай до конца,
Чтобы связавшая крепко вначале,
Если не судьбы, то наши сердца,
Нить, как струна, зазвучала…

Я о деревьях не пишу,
Я приказал карандашу
Бежать любых пейзажей.

Все, что в глаза бросалось днем,
Я, перед лунным встав огнем,
Замазываю сажей.

А скалы — скалы далеки.
Они не так уж высоки,
Как я когда-то думал.

Но мне по-прежнему близки
Людские приступы тоски,
Ее ночные шумы.

Вдруг ослепляет солнца свет,
И изменяют разом цвет
Поля,
И жарко дышит синевой,
И к небу тянется травой
Земля.

Взлетающий пепел пожара,
Серебряный легкий туман
Мешается с дымом и паром,
Сырым ядовитым угаром
Дорогу запутает нам.

Наверно, и мы несчастливы,
Что сумрачны и молчаливы,
И так напряженно глядим
На синей травы переливы,
На черный приземистый дым.

Я целюсь плохо зачастую,
Я забираю слишком вверх,
Но мой заряд не вхолостую,
И выстрел мой — не фейерверк.