Михаил Лермонтов: Стихотворения (ПСС-2)

Упал! (Прости невинность!) Как змея,

Маврушу крепко обнял он руками,

То холодея, то как жар горя,

Неистово впился в нее устами

И-обезумел... Небо и земля

Слились в туман. Мавруша простонала

И улыбнулась; как волна, вставала

И упадала грудь, и томный взор,

Как над рекой безлучный метеор,

Блуждал вокруг без цели, без предмета,

Боясь всего: людей, дерев, а больше -- света.

97

Теперь, друзья, скажите напрямик,

Кого винить?.. По мне всего прекрасней

Сложить весь грех на черта, - он привык

К напраслине; к тому же безопасней

Рога и когти, чем иной язык...

Итак, заметим мы, что дух незримый,

Но гордый, мрачный, злой, неотразимый

Ни ладаном, ни бранью, ни крестом,

Играл судьбою Саши, как мячом,

И, следуя пустейшему капризу,

Кидал его то вкось, то вверх, то книзу.

98

Два месяца прошло. Во тьме ночной,

На цыпочках по лестнице ступая,

В чепце, платок накинув шерстяной,

Являлась к Саше дева молодая;

Задув лампаду, трепетной рукой

Держась за спинку шаткую кровати,

Она искала жарких там объятий.

Потом, на мягкий пух привлечена,

Под одеяло пряталась она;

Тяжелый вздох из груди вырывался,

И в жарких поцелуях он сливался.

S3

Казалось, рок забыл о них. Но раз

(Не помню я, в который день недели),

Уж пролетел давно свиданья час,

419

А Саша все один был на постели.

Он сел к окну в раздумье. Тихо гас

На бледном своде месяц серебристый,

И неподвижно бахромой волнистой

Вокруг его висели облака.

Дремало все, лишь в окнах изредка

Являлась свечка, силуэт рубчатый

Старухи, из картин Рембрандта взятый;

100

Мелькая, рисовался на стекле

И исчезал. На площади пустынной,

Как чудный путь к неведомой земле,

Лежала тень от колокольни длинной,

И даль сливалась в синеватой мгле.

Задумчив Саша... Вдруг скрипнули двери,

И вы б сказали - поступь райской пери

Послышалась. Невольно наш герой

Вздрогнул. Пред ним, озарена луной,

Стояла дева, опустивши очи,

Бледнее той луны - царицы ночи...

101

И он узнал Маврушу. Но - творец! -

Как изменилось нежное созданье!

Казалось, тело изваял резец,

А бог вдохнул не душу, но страданье,

Она стоит, вздыхает, наконец

Подходит и холодными руками

Хватает руку Саши, и устами

Прижалась к ней, и слезы потекли

Все больше, больше и, казалось, жгли

Ее лицо... Но кто не зрел картины

Раскаянья преступной Магдалины?

102

И кто бы смел изобразить в словах,

Что дышит жизнью в красках Гвидо-Рени?

Гляжу на дивный холст: душа в очах,

420

И мысль одна в душе, - и на колени

Готов упасть, и непонятный страх,

Как струны лютни, потрясает жилы;

И слышишь близость чудной тайной силы,

Которой в мире верует лишь тот,

Кто как в гробу в душе своей живет,

Кто терпит все упреки, все печали,

Чтоб гением глупцы его назвали.

И долго молча плакала она.

Рассыпавшись на кругленькие плечи,

Ее власы бежали, как волна.

Лишь иногда отрывистые речи,

Отзыв того, чем грудь была полна,

Блуждали на губах ее; но звуки

Яснее были слов... И голос муки

Мой Саша понял, как язык родной;

К себе на грудь привлек ее рукой

И не щадил ни нежностей, ни ласки,

Чтоб поскорей добраться до развязки.

101

Он говорил: "К чему печаль твоя?

Ты молода, любима, - где ж страданье.

В твоих глазах - мой мир, вся жизнь моя,

И рай земной в одном твоем лобзанье...

Быть может, злобу хитрую тая,

Какой-нибудь... Но нет! И кто же смеет

Тебя обидеть? Мой отец дряхлеет,

Француз давно не годен никуда...

Ну, полно! слезы прочь, и ляг сюда!"

Мавруша, крепко Сашу обнимая,

Так отвечала, медленно вздыхая:

105

"Послушайте, я здесь в последний раз.

Пренебрегла опасность, наказанье,

Стыд, совесть - все, чтоб только видеть вас,

Поцеловать вам руки на прощанье

И выманить слезу из ваших глаз.

Не отвергайте бедную, - довольно

Уж я терплю, - но что же?..

Сердце вольно.. Иван Ильич проведал от людей

Завистливых... Все Ванька ваш, злодей,- .

Через него я гибну... Все готово!

Молю!.. о, киньте мне хоть взгляд, хоть слово!

106

Для вашего отца впервые я

Забыла стыд, - где у рабы защита?

Грозил он ссылкой, бог ему судья!

Прошла неделя, - бедная забыта...

А все любить другого ей нельзя.

Вчера меня обидными словами

Он разбранил... Но что же перед вами?

Раба? игрушка!.. Точно: день, два, три

Мила, а там? - пожалуй, хоть умри!.

Тут началнся слезы, восклицанья,