Василий Жуковский - Том 1. Стихотворения

Полетела в тихом свете,
  С обновленною красой,
В дол туманный, к тайной Лете;
  Мнилось, легкою рукой
Гений влек ее незримый;
  Видит мирные луга;
Видит Летою кропимы
  Очарованны брега.

В ней надежда, ожиданье;
  Наклонилася к водам,
Усмиряющим страданье…
  Лик простерся по струям;
Так безоблачен играет
  В море месяц молодой;
Так в источнике сверкает
  Факел Геспера златой.

Лишь фиал воды забвенья
  Поднесла к устам она —
Дней минувших привиденья
  Скрылись легкой тенью сна.
Заблистала, полетела
  К очарованным холмам,
Где журчат, как филомела,
  Светлы воды по цветам.

Все в торжественном молчанье
  Притаились ветерки;
Лавров стихло трепетанье;
  Спят на розах мотыльки.
Так молчало все творенье —
  Море, воздух, берег дик, —
Зря пенистых вод рожденье,
  Анадиомены лик.

Всюду яркий блеск Авроры,
  Никогда такой красой
Не сияли рощи, горы,
  Обновленные весной;
Мирты с зыбкими листами
  Тонут в пурпурных лучах;
Розы светлыми звездами
  Отразилися в водах.

Так волшебный луч Селены
  В лес Карийский проникал,
Где, ловитвой утомленный,
  Сладко друг Дианы спал;
Как струи ленивой ропот,
  Как воздушной арфы звон,
Разливался в лесе шепот:
  Пробудись, Эндимион!

   Ты прав, любезный мой поэт!
Твое послание на русском Геликоне,
   При русском мерзлом Аполлоне,
Лишь именем моим бессмертие найдет!
Но, ах! того себе я в славу не вменяю!
А почему ж? Читай. И прозу и стихи
    Я буду за грехи
Марать, марать, марать и много намараю,
Шесть то́мов, например (а им, изволишь знать,
Готовы и титу́л и даже оглавленье);
   Потом устану я марать,
Потом отправлюся в тот мир на поселенье,
    С фельдъегерем-попом,
   Одетый плотным сундуком,
Который гробом здесь зовут от скуки.
  Вот вздумает какой-нибудь писец
Составить азбучный писателям венец,
Ясней: им лексикон. Пройдет он аз и буки,
   Пройдет глаголь, добро и есть;
    Дойдет он до живете;
   А имя ведь мое, оставя лесть,
     На этом свете
   В огромном списке бытия
Ознаменовано сей буквой-раскорякой.
Итак, мой биогра́ф, чтоб знать, каким был я,
   Хорошим иль дурным писакой,
    Мои творенья развернет.
   На первом томе он заснет,
   Потом воскликнет: «Враль бесчинный!..
За то, что от него здесь мучились безвинно
   И тот, кто вздор его читал,
И тот, кто, не читав, в убыток лишь попал,
За типографию, за то, что им наборщик,
   Корректор, цензор, тередорщик *
   Совсем почти лишились глаз, —
Я не пущу его с другими на Парнас!»
Тогда какой-нибудь моей защитник славы
   Шепнет зоилу: «Вы не правы!
    И верно, должен был
   Иметь сей автор дарованье;
А доказательство — Плещеева посланье!»
Посланье пробежав, суровый мой зоил
Смягчится, — и прочтут потомки в лексиконе:
«Жуковский. Не весьма в чести при Аполлоне;
Но боле славен тем, что изредка писал
  К нему другой поэт, Плещеев;
  На счастье русских стиходеев,
Не русским языком сей автор воспевал;
Жил в Болхове, с шестью детьми, с женою;
А в доме у него жил Осип Букильон * .
Как жаль, что пренебрег язык отчизны он;
Нас мог бы он ссудить богатою статьею».
Вот так-то, по тебе, и я с другими в ряд.
Но ухо за ухо, зуб за зуб, говорят,
    Ссылаясь на писанье;
А я тебе скажу: посланье за посланье!..

Любезен твой конфектный Аполлон!
Но для чего ж, богатый остротою,
Столь небогат рассудком здравым он?
Как, милый друг, с чувствительной душою,
Завидовать, что мой кривой сосед
И плут, и глуп, и любит всем во вред
Одну свою противную персону;
Что бог его — с червонцами мешок;
Что, подражать поклявшись Гарпагону * ,
Он обратил и душу в кошелек, —
Куда ничто: ни чувство сожаленья,
Ни дружество, ни жар благотворенья,
Как ангел в ад, не могут проникать;
Где место есть лишь векселям, нулями
Унизанным, как будто жемчугами!
Оставь его не живши умирать —
И с общих бед проценты вычислять!
Бесчувственность сама себе мучитель!
И эгоист, слез чуждых хладный зритель,
За этот хлад блаженством заплатил!
Прекрасен мир, но он прекрасен нами!
Лишь добрый в нем с отверстыми очами,
А злобный сам очей себя лишил!
Не для него природа воскресает,
Когда в поля нисходит светлый май;
Где друг людей находит жизнь и рай,
Там смерть и ад порочный обретает!
Как древния святой псалтыри звон,
Так скромного страдальца тихий стон
Чистейшу жизнь в благой душе рождает!
О, сладостный благотворенья жар!
Дар нищете — себе сторичный дар!
Сокровищ сих бесчувственный не знает!
Не для него послал творец с небес
Бальзам души, утеху сладких слез!
Ты скажешь: он не знает и страданья! —
Но разве зло — страдать среди изгнанья,
В надежде зреть отечественный край?..
Сия тоска и тайное стремленье —
Есть с милыми вдали соединенье!
Без редких бед земля была бы рай!
Но что ж беды для веры в провиденье?
Лишь вестники, что смотрит с высоты
На нас святой, незримый Испытатель;
Лишь сердцу глас: крепись! Минутный ты
Жилец земли! Жив бог, и ждет создатель
Тебя в другой и лучшей стороне!
Дорога бурь приводит к тишине!
Но, друг, для злых есть зло и провиденье!
Как страшное ночное привиденье,
Оно родит в них трепет и боязнь,
И божий суд на языке их — казнь!
Самим собой подпоры сей лишенный,
Без всех надежд, без веры здесь злодей,
Как бледный тать, бредет уединенно —
И гроб вся цель его ужасных дней!..