Василий Каменский - Весеннее контрагентство муз

Ни солнце на небесном зеве
Ни плотность каменных убранств
Ни первоцветия дары

Не веселят худого тела.

— Зачем тепла и света больше
Пролито в русские пределы,
Когда во Франции и Польше

И в зиму кровь поля согрела?

Я знаю мертвыми напрасно пугают отворенных детей
Лишь те, кто забыты и бесстрастны
Знают судьбу молодых костей.

Люди ломают поколеньям суставы,
Чтобы изведать силу крови,
Но ведают ее уставы
Спокойные под ровной кровлей.

И если я в веках бездневных
На миг случайно заблужусь,
Мне ель хвоей ветвей черевных
Покажет щель в большеглазую Русь.

О, сколько цветов
Для тебя я сорвал-бы,
Лишь только-б узнал.
Что улыбкой принцессы
Аромат их украсишь!

И если-б не знал
Что цветам улыбнуться
Не не можешь ты —
О, сколько цветов-бы я
Сплел в венок — твоей грусти!

Мы долго ждали
И не любили, и не
Гляделись в небо.
Какими лепесткам
Закрыться нам от солнца?

Не могу не жить.
К рукам твоим никну. Нет.
Не больно мне знать,
Что средь красных колец — есть
Одно обручившее.

Хочешь, буду зряч
Без глаз. Лишь болью одной
Цветы отличу,
Что сорваны нежащим
Другом твоим, без лица.

В листья лотоса
Письмо свое вложи. Я
Не найду его,
Но буду знать — оно ведь
Там лежит, одно, и ждет.

Будь я принц ясный
С хлыстиком — я-бы был на
Осленке — ехал
С Весной, и не правил-бы…
— Был-бы ветреный принц!

Не знал я, что ты
В мои влюбишься брови,
И скажешь любя —
Эти брови любила-б
Над глазами своими.

Как больно мне от
Жеста гортензии той,
Что разорвала
Алое тело любви
Над моим сердцем смеясь.

Сердце — театрик.
А ты — примадонна. Грим
Мой печален. Я
Играю в любовь. Ах, нет —
Ты не любишь. Я — умер…

В посаде, куда ни одна нога
Не ступала, лишь ворожеи да вьюги
Ступала нога, в бесноватой округе,
Где и то, как убитые, спят снега.

Постой, в посаде, куда ни одна
Нога не ступала, лишь ворожеи
Да вьюги ступала нога, до окна
Дохлестнулся обрывок шальной шлеи.

Ни зги не видать, а ведь этот посад
Может быть в городе, в Замоскворечьи,
В Замостьи, и прочая, — (в полночь забредший
Гость от меня отшатнулся назад).

Послушай, в посаде, куда ни одна
Нога не ступала, одни душегубы,
Твой вестник — осиновый лист, он безгубый,
Безгласен, как призрак, белей полотна!

Метался, стучался во все ворота,
Кругом озирался, смерчом с мостовой…
— Не тот это город, и полночь не та,
И ты заблудился, ее вестовой! —

Но ты мне шепнул, вестовой, неспроста.
В посаде, куда ни один двуногий…
Я тоже какой-то… я сбился с дороги
— Не тот это город, и полночь не та! —

Весна, ты сырость рудника в висках
Мигренью руд горшок цветочный полон.
Зачахли льды. Но гиацинт запах
Той болью руд, которою зацвел он.

Сошелся клином свет. И этот клин
Обыкновенно рвется из-под ребер,
Как полы листьев лип и пелерин
В лоскутья рвутся дождевою дробью.

Где ж начинаются пустые небеса,
Когда, куда ни глянь, — без передышки
В шаги, во взгляды, в сны и в голоса
Земле врываться, век стуча задвижкой!

За нею на ходу, по вечерам
И по ухабам ночи волочится,
Как цепь надорванная пополам
Заржавленная, древняя столица.

Она гремит, как только кандалы
Греметь умеют шагом арестанта,
Она гремит и под прикрытьем мглы
Уходит к подгородным полустанкам.