Сергей Бобров: Руконог

Ненависть — это не слово, а сахар,
Горечь, мука — это шутка ребенка,
Я брожу но улицам, как сваха
И смеюсь нарочно звонко.

А в душе и в воздухе синем
Так обидно и невероятно больно.
Ах, когда мы занозы вынем
Из тела безвольного.

Ударить себя! Не поможет,
А других ударить — жалко,
И пойдешь к трехрублевой гадалке,
Посмотреть, как карты она разложит, —

И будет все так трафаретно:
Король, дама, девятка, двойка,
Неприятность, заботы (два валета);

И хочется, чтобы выскочила из колоды
Какая-нибудь новая масть,
И чтобы какой нибудь зверь, вышедший из моды,
Открыл бы свою старомодную пасть.

Точно из развратного дома вырвавшаяся служительница
Луша забегала по переулкам (без эпитета).
Ноги — как папиросы, ищущие пепельницу;
Ах, об этих признаниях другим не говорите.

Правда, часто глазам, покрасневшим от нечести,
Какие-то далские селения бредятся,
И даже иногда плавающая в вечности,
Обстреливаемая поэтами Медведица.

И тогда становится стыдно от мелочей,
Непринимаемых обыкновенно во внимание,
Пейте, бейте железом, за дело. Чей
Удар сильнее — тому поклон, покаяние…

В моем организме не хватает какого-то винтика
Для того, чтобы мою безалаберность привести в порядок.
Не поможет мн ни гуммиарабик, ни синдетикон,
Я — растение не для обыкновенных грядок.

А в лица глупо улыбающимся шаблонцам
Я выплесну бочку своей фантазии,
И она заиграет, как осколки солнца,
До мучительности — в своем разнообразии

Написав рифмованные строчки, как это полагается,
Я закрою платочком лицо, опустившись,
И напомню движеньями умирающего зайца,
Долго не спавшего и долго не евшего.

А душа закроется, как копилка железная,
И никто не поинтересуется заглянуть в шелку
На любовь, чьими то ножницами изрезанную
И разложенную по кусочкам на полочки.

Сыро и холодно… Проходят вереницы
Людей знакомых и чуждых навсегда.
Один из них хочет наклониться,
Посмотреть туда, где чернеет вода.

Трясутся от холода отражения в зыби
И манит лукавым спокойствием струя,
Словно говорит: «мы укачать могли-бы.
Мы нежны, мы чутки, не такие, как земля».

Он наклонившийся, перешагнул перила,
Качнулся вперед — и нет никого.
Вода всплеснула… распустилась… скрыла…
На мосту суетились, не зная отчего.

Смотрели, ждали любопытные лица,
Но скоро ушли все. Кругом, как всегда,
Сыро и холодно. Тянется вереница
Людей, неоставляющих в памяти следа.

Опять дрожать весь день на холоде
И быть упрямым, как стена;
Всем говорить о едком голоде,
Выдумывать, что мать больна.

Пройдут вчерашние прохожие,
А ветер, не поняв слова,
Ударит руки смуглокожие
И где удар, там — синева.

Найти окурок, — он закурится
Не хуже свежих папирос,
И весело бежать по улице,
Дым важно выпуская в нос.

Сейчас мороз — как пламя в кратере,
Вкруг ярко, шумно без конца…
А после крики грязной матери
И ругань пьяного отца.

Ночные улицы, как залы,
В лучах красивых фонарей…
И Вы, похожая скорей
На заключенных зло в овалы
Маркиз портретных галерей.
Пройдете улицы, как залы,
В лучах красивых фонарей.

Вам лучше-б — легкие порталы
Готических монастырей
И вычурные карнавалы,
Чем эти улицы — как залы
И искры бледных фонарей
С одним стремлением: скорей!..

Ночные улицы — как залы,
Где взгляд красивых фонарей
Бросает муть прошедших дней
На бесполезные каналы.
Но шаловливые кораллы
И Ваши взоры мин милей,
Чем эта улицы — как залы.

Сердца — неполные бокалы;
Я Вам сказать готов: «налей!»
Для Вас сплетая в вирелэ,
Как в нитках с жемчугом-опалы,
Ночные улицы и залы.

Титлы черные твои
Разберу покорничьим
Ай люли ай люли
Разберу покорничьим