Христофор — сын Ольги Константиновны и Георга I.
288
XXVIII. "О, как волпуюся я мыслию больною…" (Стр. 400)
Впервые — "Нива", 1892, № 41, стр. 890. Б. Садовской опубликовал раннюю редакцию стихотворения (Ледоход, стр. 94).
289
XXIX. Петру Ильичу Чайковскому (Стр. 401)
Впервые — Над. 1894 г., ч. II, стр. 319. Авторизованный текст — в письме к К. Р. от 25 августа 1891 г. (ПД), в котором Фет описывал свое знакомство с композитором: "Дня три тому назад обедал у нас приехавший на два дня к нашему соседу Николаю Ильичу Чайковскому, родной его брат Петр Ильич. Он понравился мне, как вполне артистическая натура <���…> Узнав, что он страстный любитель цветов, Марья Петровна поставила перед ним два букета из отцветающего сада, а я прочел и передал ему стихотворение, которым он остался, кажется, очень доволен".
Чайковский знал и любил поэзию Фета задолго до личного знакомства с ним, считая, что Фет единственный поэт, который заходит в область музыки. (Подробнее см. стр. 590-593).
290
XXX. В. к. Константину Константиновичу (Стр. 402)
Впервые — РО, 1892, № 1, стр. 39. Автограф в письме к К. Р. от 25 августа 1891 г., в котором поэт писал о том, что за 17 лет пока был "сельским тружеником" он не написал и трех стихотворений, а в Воробьевке "…Муза пробудилась от долголетнего сна и стала посещать меня так же часто, как на заре моей жизни. Эта простая правда как-то невольно сказалась у меня стихами…" (ответное письмо К. Р. от 3 сентября 1891 г. — ПД).
291
XXXI. "Опять осенний блеск денницы…" (Стр. 403)
Впервые — Изд. 1894 г., ч. I, стр. 323.
Авторизованные тексты — в письмах Фета к Полонскому от 8 сентября (вместе со стихотворением "Фонтан" — ПД) и к С. А. Толстой от 14 сентября 1891 г. (ГМТ). Полонский отвечал 30 сентября: "Во втором стихотворении стих: И уговор заводят птицы, по-моему, тоже нужно как-нибудь исправить, ибо заводят уговор — не по-русски — нет такого выражения…" (ПД). Однако Фет не согласился с замечанием и писал 11 октября: "…убежденный и сам, что всякое изустное совещание, как раз , у , при -говор только и может вестись и не соединим ни с каким другим глаголом, я все-таки вчера за обедом спросил мнения Вл. Соловьева, который вполне разделяет мое мнение. При написании стиха, показавшегося тебе не русским, я помнил старинный романс: "Вели мы с ним нередко разговоры // Но о любви он мне не говорил" (ПД).
292
XXXII. Месяц и роза (Стр. 404)
Впервые — "Нива", 1892, № 47, стр. 1026. В Изд. 1894 г. вошло с изменением.
293
ХХХIII. На погребение в. к. Александры Георгиевны 18 сентября 1891 (Стр. 405)
Впервые — Изд. 1894 г., ч. II, стр. 321. Автограф в письме к К. Р. от 27 сентября 1891 г. (ПД).
22 сентября 1891 г. К. Р., описывая смерть "юной, прекрасной, счастливой" дочери Ольги Константиновны — Александры Георгиевны (1870-1891) и скорбь матери, просил: "Не вырвется ли у вас слово утешения в стихах?"
294
XXXIV. "Ель рукавом мне тропинку завесила…" (Стр. 406)
Впервые — РВ, 1892, № 1, стр. 297. Авторизованные тексты — в письмах Фета к К. Р. от 4 иоября и Полонскому от 5 ноября 1891 г. (ПД), который ответил 19 ноября: "Последнее твое стихотворение — прелесть…" Как видно из письма Фета к К. Р., стихотворение написано во время болезни поэта и навеяно любезным письмом князя, впечатление от которого он "попробовал передать стихами".
В тексте стихотворения, посланного Фетом в письмах, 1-я строка отличалась от текста, опубликованного в журнале. Причины изменения строки поэт объясняет в письме к Полонскому от 10 декабря 1891 г.: "На днях я послал Бергу <���редактору "Русского вестника"> два стихотворения, из которых одно начинается стихом: "Ель рукавом мне тропу занавесила". Этот лесной рукав возник в моем воображении раньше, чем я увидал, что повторяю внесенную тобою в русскую поэзию прелестную рифму: занавесил и весел . Чтобы хоть сколько-нибудь исправить намек на кражу, я в настоящую минуту переправил для печати вместо бывшей: "тропу занавесила" — "тропинку завесила". Если бы я как-нибудь мог справиться с моим образом, то переменил бы весь куплет. Страхов постоянно упрекает меня в неясности моих стихов, а я, как ты видишь, преднамеренно напускаю загадочного тумана в твое заключительное двустишие. Ясность ясности рознь. Можно сомневаться, слышен ли в комнате запах гелиотропа или воскового дерева; но в запахе, оставленном неопрятною кошкою, сомневаться невозможно. Не отдать же предпочтение этой ясности перед тою неясностью" (ПД).
Высоко оценил стихотворение и Страхов (см. письмо от 7 января 1892 г. — ПД).
Читать дальше