От родников Твоих ни капли нет во мне,
Питают кровь мою давно другие страны, –
И Ты – лишь быстрый вздох в передрассветном сне,
Лишь тонкий белый шрам переболевшей раны.
Но, может быть, не так? И это Ты зовешь
И под ноги бежишь, как вечная дорога,
И мне перешагнуть ревниво не даешь
Чужого, равнодушного порога?..
Нет ни одного серьезного поэта, не писавшего о смерти. Алексеева не кокетничала с этой темой, не драматизировала ее, как встречается это иногда у молодых поэтов, воздыхающих о близком конце, а затем здравствующих еще добрые полстолетия. Нет, она и здесь верна себе, своему чувству меры. Сборник «Время разлук» (1971) она закончила четверостишием, поразившим меня глубоким смыслом:
Не спрашивай, что будет там, потом,
Когда настанет миг прощанья и свободы, –
Ведь если что-то ждет – какое чудо в том!
А если ничего… Какой великий отдых!
Но покуда длилась земная жизнь — она любила ее просто и верно, в лучших своих стихах выпевая благодарность за все живое вокруг. В последнем стихотворении последней книжки (она знала, что ничего уже больше не издаст) она поблагодарила жизнь — «…За все богатство дружбы и любви, / И тонкий холод одиноких бдений, / И за броженье светлое в крови / Готовых зазвучать стихотворений, — / Со всем прощаясь — и не помня зла, / Спасибо, жизнь, за то, что ты была!»
ЛЕСНОЕ СОЛНЦЕ (Франкфурт-на-Майне, 1954)
«Я привыкла трястись в дороге…»
Я привыкла трястись в дороге,
И не будят тоски во мне
Спящий кот на чужом пороге
И герань на чужом окне, –
Но молюсь, как о малом чуде,
Богу милости и тепла,
Чтоб кота не вспугнули люди
И чтоб жарче герань цвела.
Хорошо бы снова
Стать веселой деткой –
Прятаться от няни
За сквозной беседкой;
Сторожа лягушек
Над прудом атласным,
Уронить в крапиву
Мячик синий с красным, –
И, ожегши пальцы,
Жаловаться маме
Светлыми, большими
Детскими глазами.
«Склянки над бухтой знакомой…»
Склянки над бухтой знакомой,
Чайки, дельфины, буйки…
Дом, называемый «дома»,
Многим домам вопреки.
Запах полыни, арбуза,
Моря, смолы и тепла,
Где босоногая муза
Первой подругой была.
Помнишь, стояли с тобою,
Муза, в идущей волне?
Рифмы, как шелест прибоя,
Свежие, плыли ко мне.
В бухте играли дельфины,
Черным мерцая горбом…
Странно с далекой чужбины
Глянуть в разрушенный дом.
Слышишь, сквозь грохоты шквала,
Видишь, за безднами вод, –
То, что разрушено, – встало,
То, что умолкло, – поет.
Там, где лодки на причале
Чуть поводят сонным дном,
На песке смоленый ящик
В блеске черном и тугом.
Бьет о берег влажным хрустом
И назад шипит прибой.
Теплый воздух пахнет густо
Высыхающей смолой.
Пахнет сочно, пахнет звонко, –
Черным блеском говоря
Сердцу чайки и ребенка,
Ялика и дикаря.
За черешнями свежеющего сада
Золотая облачная стыль.
Промычало, протопталось стадо,
Поднимая розовую пыль.
У калиток, меж крапивы чахлой,
Поплескали звездчато водой, –
Беглым ливнем улица запахла
И молочной сладостью парной.
Замутился рдяный жар стекольный,
Острой струйкой зазвенел комар…
И неспешно с выси колокольной
Медным яблоком упал удар.
Так тебя нетерпеливо
Весело и тайно жду –
Словно вместе крали сливы
В вечереющем саду, –
И теперь в мою неволю,
В утомительную ложь
Ты мне краденую долю
Непочатою несешь.
Солнце ниже, ласковей, янтарней…
В нем медовое дыханье лип,
Теплый запах хлеба из пекарни
И дверей ее певучий скрип.
Печь внутри пылает зевом красным
Ярче, ярче… И блеснет тогда
В небе обесцвеченном и ясном
Легкой каплей первая звезда.
Перед сном скликаясь в гуще сада,
Защебечут разом воробьи
И уснут. И с медленной отрадой
Мирный день сомкнет глаза свои.
«К земле приникнув, теплой и шершавой…»
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу