Александр Введенский: Том 1. Произведения 1926-1937

Попытки найти название для союза, состав которого к этому времена можно считать более или менее уже установившимся [36] К нему, кроме того, примкнули Константин Вагинов и более молодой Ю. Д. Владимиров (1908–1931) — рано умерший от туберкулеза талантливый поэт. Из его сочинений (кроме опубликованных детских) сохранились лишь рукопись раннего рассказа «Физкультура» и два фрагмента стихов, которые были процитированы в статье «Реакционное жонглерство» (см. Приложение VII, 34) , прослеживаются, как некая навязчивая идея, по записным книжкам Хармса и его черновикам. «„Академия левых классиков“ — так назвались мы с пятницы 25 марта 1927 года, — записывает Хармс. — Название пришло одновременно Гаге, Игорю [37] Г. Кацману и И. Бахтереву. и мне. Пришло оно у Кацманов, мы были там, чтобы писать декларацию, и вот нас осенило название». Поиски «названия» составляют сюжет одного из позднейших отрывков Хармса (конца 1929 г.):

Тетерник(входя и здороваясь) : Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте!

Камушков: Вы, однако, не очень точны. Мы ждем вас уже порядочно.

Грек: Да, да, да. Мы вас поджидаем.

Лампов: Ну говори, чего опоздал?

Тетерник( смотря на часы ): Да разве я опоздал? Да, вообще-то есть… Ну ладно!

Камушков: Хорошо. Я продолжаю.

Грек: Да, да, да. Давайте, правда.

Все рассаживаются по своим местам и замолкают.

Камушков: Не говоря по нескольку раз об одном и том же, скажу: мы должны выдумать название.

Грек и Лампов: Слышали!

Камушков( передразнивая ): Смышали! Вот и нужно название выдумать. Грек!

Грек встает .

Камушков: Какое ты выдумал название?

Грек: «Ныпырсытет».

Камушков: Не годится. Ну подумай сам, что же это за название такое? Не звучит, ничего не значит, глупое. — Да встань ты как следует! Ну, теперь говори: почему ты предложил это глупое название?

Грек: Да, да, да. Название, верно, не годится.

Камушков: Сам понимаешь. Садись. — Люди, надо выдумать хорошее название. Лампов!

Лампов встает.

— Какое название ты предлагаешь?

Лампов: Предлагаю: «Краковяк», или «Студень», или «Мой совок». Что? Не нравится? Ну тогда: «Вершина всего», «Глицериновый отец», «Мортира и свеча».

Камушков( махая руками ): Садись! Садись! [38] Xармс Д. Собр. произведений. [225, кн. 5, № 309].

В последний раз проблема «названия» возникает осенью 1927 г., когда симпатизировавший левому искусству директор Дома печати Н. П. Баскаков предложил группе принять статус одной из творческих секций Дома печати я согласился на проведение в ее рамках большого вечера-выступления [39] Бахтерев И. Указ. соч. С. 86. Из заметки в «Жизни искусства» (Приложение VI! 20) следует, что декларация группы читалась в Доме печати незадолго до 1 ноября 1927 г.; там же упоминается, что в ней поэты заявляют о своей общественной значимости. . В 1927 г. слово «левый» звучало, однако, уже одиозно, и, принимая группу под свою опеку и предоставляя ей сцену, Баскаков поставил условие, чтобы слово это было исключено из ее наименования. Тогда и возникло новое название: Объединение Реального Искусства, первоначально — ОБЕРИО [40] Эта форма (на о) дважды зафиксирована в календаре «Афиш Дома печати» (1928. № 1). . Чтобы затушевать, по объяснению Бахтерева, стоявшие за сокращением слова, а также, как нам кажется, для придания ему большей экзотичности, Хармс настоял на замене е на э , а о на у . Именно это название, от которого было образовано наименование участников группы — «обэриуты», и отождествилось с именами бывших чинарей — Введенского и Хармса. Такое отождествление кажется нам суживающим по двум причинам. Прежде всего, сама группа ОБЭРИУ, просуществовавшая всего около двух с половиной лет, была лишь заключительным звеном в серии трансформировавшихся одно в другое творческих объединений — «Левый фланг» (заумников) — «Радикс» — «Фланг левых» — «Левый фланг» (условно — Союза поэтов) — «Академия левых классиков» и, наконец, ОБЭРИУ. Во-вторых, при том, что во всех них Введенский и Хармс играли едва ли не ведущую роль, их активность в рамках этих объединений все же никак не исчерпывает полноты их творчества, не замкнутого эпохой последнего из них — ОБЭРИУ — даже хронологически. Творчество того и другого поэта, при всех их сходствах и расхождениях, перерастает поэтику и Туфанова, обобщенную в его «Декларации Ордена заумников», и Заболоцкого, как она сформулирована в «Манифесте» ОБЭРИУ (это название закрепилось за статьей «ОБЭРИУ», опубликованной в «Афишах Дома печати» — считается, что вводная и поэтическая ее части написаны Заболоцким и потому проливают наибольший свет на его собственную поэтику). Статья провозглашает обэриутов поэтами «нового мироощущения и нового искусства», творцами «нового поэтического языка и нового ощущения жизни и ее предметов». Как когда-то в футуристических декларациях, в Манифесте много говорится об очищении «конкретного предмета» от «литературной и обиходной шелухи», от «ветхой литературной позолоты», от «мусора стародавних истлевших культур». Тем не менее здесь проницательно обращено внимание на ориентацию поэтики Введенского на «столкновение словесных смыслов» и на бессмыслицу (хотя автор не вполне логично говорит лишь о «видимости» бессмыслицы). Как бы то ни было, едва ли стоит преувеличивать применительно к творчеству Введенского значение этого текста, за последние годы много раз перепечатывавшегося и переводившегося.