Берега в цветах и травах,
Клевер пятками примят.
Днем на кладинках и лавах
Бабы ведрами гремят.
Наша речка — наша гордость,
Называют речку — Гордыль,
Только речка не горда,
Очень мягкая вода.
Чай из нашей речки — чудо!
По три раза пьем на дню.
Первый самовар — мы сами,
А второй — зовом родню.
Вся в кустах, в зеленой сбруе,
Только звон да погремки
Да серебряные струи
По камням вперегонки.
Нет! Ее не зауздаешь
Самым крепким удилом —
Мы ее и в синем море
Опознаем всем селом!
1964
Весна зовет меня в поля,
Под небом день весенний встретить.
Земля мне шепчет: — Я твоя!
Чем на любовь ее ответить?
Мой дед всю жизнь пахал сохой,
Невзгоды взваливал на плечи.
Я, внук его, пашу строкой,
Земле от этого не легче.
Что ей перо? Ей нужен плуг,
Ей нужен скот, навоз ядреный,
Ей нужен верный, нежный друг,
Хозяин, жизнью умудренный.
Шагают по полю столбы,
И провода о чем-то плачут,
И директивные бобы
Своей ненужности не прячут.
Лежит земля, как сирота,
В своем смущенье невеселом,
Поскольку стали города
Специалистами по селам!
Куда ни глянь, грустят поля
В тоске бесплодно обнаженной,
Земля мне шепчет: — Я твоя!
Бери меня скорее в жены!
1964
Русь — распаханная равнина.
Друг ей — плуг, неприятель — меч.
Терпелива она и ранима,
Потому ее надо беречь.
Ни французы ее не сломили,
Не замучила татарва.
Есть ли что-нибудь лучшее в мире,
Чем зеленая эта трава?!
Чем парная и ноздреватая,
Плугом тронутая земля?
Кровью политая, невиноватая,
Наша русская, кровно своя?
За Рузаевкой — поле, поле,
Нежный, нежный весенний луг.
Бросить к чертовой матери, что ли,
Все стихи, чтобы взяться за плуг!
1964
Она в углу стояла,
В краю степей и гор.
Стояла и молчала,
И это был укор.
Я взял домбру Джамбула
И заиграл на ней,
И на меня подуло
Просторами степей.
Свободно, нежно пела
В моих руках домбра.
Двухструнная хотела
Мне пожелать добра.
Со мной сидели внуки
Великого певца.
И брал я курс науки,
Как волновать сердца.
Спасибо вам, акыны,
За песни, за привет,
За то, что и поныне
Любой из вас — поэт!
Звучит домбра Джамбула
В душе моей с тех пор,
Как к ней я прикоснулся
В краю степей и гор.
1964
Заря января заняла янтаря
И алости тетеревиной.
Я вижу сугроб под окном у меня,
Нетронутый, чистый, невинный.
Не смейте ходить и топтать сапогом,
Не трогайте мой заповедник.
Подолгу мы думаем с ним об одном,
И снег — это мой собеседник.
1964
Я люблю снегиря за нагрудные знаки,
За снежок и за иней на птичьей брови.
У меня впечатление: он из атаки,
Снегириная грудь по-солдатски в крови.
Пни лесные все прячутся в белые каски,
Грозовые мерещатся им времена.
Но летает снегирь безо всякой опаски
И старательно ищет в снегу семена.
Я люблю снегиря за подобье пожара,
За его откровенную красную грудь.
Мать-Россия моя, снеговая держава,
Ты смотри снегиря своего не забудь!
1964
Счастье! Гнездо мое аистово,
Где мне тебя завить?
Может, поехать в Калистово,
Домик под елью срубить?!
Изгородью опоясаться,
Яблонями обрасти,
С легкою радостью на сердце
Воду на грядки нести?
Счастье! Мой поезд в Подсолнечную,
К озеру, к прорубям,
Где, как приятели стонущие,
Ветер и холод к губам.
Счастье! Мой спутник запущенный,
Многоступенчато ты!
Ты меня голосом Пушкина
Кличешь из темноты.
Ты меня взглядами девичьими —
Чтобы скорее сгорел, —
Ранишь своими царевичами
Черноресничных стрел!
Рань меня, счастье, и трогай,
Звени, душа-тетива,
Чтобы другой дорогой
Горе плелось, как вдова.
1964
Жил он в очень глубокой яме,
Под корягами, под соловьями,
Тихо-мирно усами, водил,
Сам собою руководил.
Там, где бабы стучат вальками,
Он охотился за мальками,
Там, где с хлебом стоит баржа,
Узнавали его сторожа.
Читать дальше