Валериан Бородаевский - Посох в цвету - Собрание стихотворений

Рычаги, качаясь, свищут.
Реют крылья духовидца.

Художник, женщина и солнце! Вам дано
Родить… Вы матери, о Трое!
Художник, кисть твоя! Вот солнце золотое,
Освободясь от туч, ударило в окно.
Покров упал. Сияньем залита,
Нагая плоть безгрешна, как мечта.

Вглядись во мрак, печальный богомаз.
Кто здесь с тобой средь кельи омертвелой?
Бросай же камнем в этот призрак белый!
Но ты в смятеньи… – не отводишь глаз
И руки тянешь к ней – и только лишь
«Будь проклята» молитвенно гласишь.

Зову тебя в воды хрустальные,
К безгрешным объятьям маню.
Засмотрятся ивы печальные
На белую тайну твою.

Ты в брызгах идешь, окропленная,
И ты высока под луной,
Навстречу любви устремленная,
Подхвачена синей волной.

Плывем мы, как духи бесплотные.
И ты далека в глубине.
Гляди – огонечки болотные
Кивают нам, будто во сне.

И ластились руки воздушные…
И был неподкупен хрусталь…
А страсти, как дети послушные,
Глубоко таили печаль.

Явлен знак. На персях напишу я:
– Ты моя. Не быть тебе с другим. –
И запястьем окружу десную,
Пламенеющим, тройным.

Кандалы любви, свяжите ноги,
Чтоб измене жало разрубить.
И ключами зазвоню я, строгий, –
У темницы любо мне бродить.

Ты жива ли, умерла ль, не знаю.
Стой ли то, иль капля с потолка?
Цепь ключей к губам я прижимаю,
Грудь сжигает сладкая тоска…

Нет! О, нет! К себе тебя ревную!
Пусть ключи летят в туман морской…
Как на грудь, паду на дверь стальную…
Слышишь плача смертного прибой?

Это я. Мой череп о засовы
Бьется, бледный, а в руках дрожит
Связка роз, и мой костяк суровый
Страсть твою, как прежде, сторожит.

Через скважину проникнут взоры
Двух орбит, где ночи глубина…
Но в мой дух, что передвинет горы,
Верю – ты на вечность влюблена.

Печать Антихриста – червонная звезда –
Горит на лбу твоем, возвышенном и ясном.
И луч певуч, и поднята мечта
Глаголом пышно-сладострастным.

– «Ко мне, ко мне – в запечатленный круг.
Наш легок пляс, а губы – язвы неги.
Мой миг велик, и нет разлук и мук
Тому, кто смел в последнем беге». –

Соблазны древние! О, памяти моей
Полуистертые, разбитые скрижали…
И зов веков, и вещий змей страстей, –
Завитые, скользящие спирали.

Печать Антихриста! Иуда! Страшный суд!
Всё та же ты, — икона Византии.
Но ярче твой огонь. – Сердца куют и жгут…
О, мудрецы!.. Рабы глухонемые!

Мы – цари. Жезл о м державным
Крепко выи пригибаем
Своенравным.

Нашей воле двигать звенья
Цепи мира вправо, влево
Наслажденье.

Корабли несут нам дани:
Амбру, золото и пурпур.
Взмах лишь длани –

Мерно в бубны ударяя,
Хор плясуний легких вьется…
Девой рая

Будет та, что перст укажет:
Улыбнется
И к ногам владыки ляжет.

Мы – цари. В венцах с жезлами
Мы идем в пустыню грезить
Под звездами.

И столицу забываем,
Забываем блеск престольный
И внимаем.

Речи праведных созвездий,
Головой склонясь на камень:
Нет в них лести!..

Там короной драгоценной
Из ключей черпаем воду –
Дар бесценный.

И, торжественные маги,
Пьем свободу,
Как забвенные бродяги.

Пока на льва Сарданапал
С копьем в руках в рдяным оком,
Напрягши мышцы, наступал,
И зверь кидался и стонал
И падал, пораженный роком, —

В опочивальне смутных грезь
Царица тихо распускала,
Как знамя грусти, траур кос,
И чаши увлажненных роз
К грудям пылающим склоняла…

Далекий рёв! Предсмертный рёв!
И плеск, и буйственные клики…
Но неподвижен и суров,
Подъят над спинами рабов
Чернобородый лик владыки.