Габриэла Мистраль - Избранная проза

Покажи мне, что твое Евангелие возможно в мое время, чтобы я не отказывалась от ежедневной и ежечасной битвы за него.

Озари мою народную школу тем же сиянием, которое расцветало над хороводом твоих босых детей.

Сделай меня сильной, несмотря на мою женскую беспомощность, беспомощность бедной женщины; дай мне презирать всякую нечистую власть, всякое насилие, если только оно совершится не по твоей воле, озаряющей мою жизнь.

Будь со мною! Поддержи меня! Часто, очень часто рядом со мной не будет никого, кроме тебя. Когда мое учение станет более чистым, а моя правда -более жгучей, меня покинут люди; но ты, ты узнал беспредельное одиночество и беззащитность, и ты прижмешь меня тогда к своему сердцу. Только в твоем взгляде я буду искать сладость одобрения.

Дай мне простоту и дай мне глубину; избавь мой ежедневный урок от сложности и пустоты.

Дай мне оторвать глаза от ран на собственной груди, когда я вхожу в школу по утрам. Садясь за свой рабочий стол, я отброшу мои мелкие материальные заботы, мои ничтожные сиюминутные страдания.

Пусть рука моя будет легкой, когда я наказываю, и нежной, когда я ласкаю. Пусть мне будет больно, когда я наказываю, чтобы знать, что я делаю это любя.

Сделай так, чтобы мою кирпичную школу я превратила в школу духа. Пусть порыв моего энтузиазма, как пламя, согреет ее бедные классы, ее пустые коридоры. Пусть мое сердце будет лучшей опорой и моя добрая воля -- более чистым золотом, чем колонны и золото богатых школ.

И наконец, напоминай мне с бледного полотна Веласкеса, что упорно учить и любить на земле -- это значит прийти к последнему дню с израненной грудью, пылающей от любви.

Перевод О. Савича

Воспоминания о матери

Мама. В тишине твоего лона обозначились глаза мои, губы, руки...Своей живительной кровью ты питала меня, -- подобно тому, как вода орошает спрятанные под землей луковицы гиацинтов. Мои ощущения рождены твоими, и, приняв в себя частицу твоей плоти, живу теперь я в этом мире... Будь благословенна, возношу хвалу тебе за все сверкающие краски вселенной, вошедшие в меня, впитанные моей душой.

Я росла, мама, подобно плоду тяжелой ветви на твоих мягких коленях. Они до сих пор хранят очертания моего тела -- ребенок, пришедший вслед за мной, не стер их; ты все время укачивала меня, и когда я убегала порезвиться на садовых тропинках, я ощущала, что твои колени ждут меня там, на пороге дома, и грустят, не ощущая тяжести моего тела.

На свете нет мелодий более нежных, чем исполняемые главным в мире музыкантом, -- это нескончаемые звуки твоих колыбельных песен, мама: и самые трепетные ростки моей души зарождались в моменты, когда ты так сладостно баюкала меня...

Укачивая меня, ты всегда напевала, -- это были не стихи, а твои шутливые, ласковые словечки. В своих песенках ты называла предметы, явления того мира, в который мне предстояло войти: холмы, людей, различные деревья и фрукты, букашек и бабочек в поле -- ты хотела, чтобы дочь уютно чувствовала себя в этом мире, поэтому и стремилась познакомить ее со всеми земными существами -- членами будущей семьи...

Так я постепенно входила в прекрасный, но и жестокий мир, твою вселенную, -- и не существует ни одного слова, обозначающего какой-то предмет или событие окружающего мира, о котором ты бы мне не поведала.

Пришедшие после тебя лишь повторяли те прекрасные слова, воскрешали представления и понятия, которые мне были подарены тобой.

Мама, ты вводила меня в круг простых вещей и явлений, которые не могли причинить мне боль: лечебные травы и садовые растения, листья плюща у входа в дом; нежно прикасаясь к ним, я обретала живых друзей.

Иногда ты покупала мне игрушки, а иногда делала их своими руками: куклу, такую же большеглазую, как я сама, или маленький домик, легко рассыпавшийся от моих шалостей. Но ты, конечно, помнишь, что мертвые, застывшие игрушки мне никогда не нравились, -- самыми прекрасными были твои прикосновения, твои руки...

Я была замкнутым, нелюдимым ребенком -- словно ночной сверчок, которого днем не услышишь, словно ящерица, любящая в одиночестве греться на солнышке. И ты огорчалась, что дочь твоя не играет, не бегает вместе с другими, ты говорила: "Должно быть, она нездорова", когда находила ее в виноградных зарослях сада, одну, разговаривающую с изогнутой лозой или стройным миндальным деревом, напоминающим красивого мальчика... И сейчас она часто беседует с тобой, но ты ей не отвечаешь, а если бы смогла ее увидеть, ты бы, как прежде, приложила руку к ее лбу и как прежде произнесла: "У тебя температура, дочка..."