Габриэла Мистраль - Избранная проза

Этот законченный эгоист способен воскресить и себя, и других. С помощью упорствующей памяти он сражается против собственной смерти и порой -- такое чаще бывает у великих печальников, у saudadosos -- достигает отчасти цели, лишь в том, что ему особенно близко.

Перечитывая поэтические антологии, я уже привычно отмечаю все эти уловки и маневры яростной битвы моих собратьев против распада, против полного растворения в небытии, как своего собственного, так и всеобщего. Я встречаю на страницах женщин в расцвете жизни -- теперь это жалкие старушенции, -- они там говорят, ходят... Я вдыхаю смолистый запах давно сведенных лесов и даже примечаю каких-то зверьков, что всего лишь на миг явились поэту. Все эти антологии -- воистину Долины Иосафата, которые украшены пейзажами, растениями, живыми существами. Поэты, похоже, изо всех сил пытаются спасти реку Творения, сохранить ее согласно замыслу Бога -полноводной и неизбывной.

Вспомните, друзья, о длинной веренице героев у Гомера, который, будучи слепым, удерживал, хранил в глубине своих голубоватых глаз все Увиденное и Услышанное, в те часы, когда вглядывался в себя самого, и, стало быть, в бедный род человеческий. Желая отомстить за свою полусмерть -- за слепоту, он раскалял до немыслимого жара окаменевших героев и воспевал, воспевал их, чтобы Воскрешение это длили и те, кто потом станет декламировать его строки.

А если обратиться к не столь отдаленным временем и перечесть все, что написал счастливчик Теннисон о лихих дамочках, которые его услаждали? Легко и радостно переходя от одной к другой, он, смакуя все в памяти, влюбленно говорит о них. Он вновь живет только ими, с ними, не дозволяя ломать их прекрасные образы, точно ветви цветущей сирени, в том неверном зыбком воздухе, который мы зовем -- Время.

Порой образы западают в нас в таком сумбуре, в такой толчее, как бывает в самой жизни. В другой раз они вдруг собираются по видам, по сходству, а то и выстраиваются в четком порядке, точно примерные школьницы или семейства каких-то растений. Что до женщин у нашего английского поэта, иногда они идут в хронологическом порядке, а чаще прихотливо, по примеру некоторых созвездий, ну скажем, Кассиопеи.

На самом деле, я собралась прочесть вам стихотворение, в котором нет ничего сверхъестественного ни по форме, ни по тону. Оно, вообще-то, о моей жизни, которая здесь выражена в четырех движениях, жестах, а по сути, в одном-единственном, какое мы делаем, когда пьем воду.

В тот день, когда я написала это стихотворение, мне именно так все и представилось -- в четырех движениях, в четырех образах, которые сошлись воедино.

В моей жизни было много человеческих рук и "рук" самой воды. Они помогли мне, вечной страннице, утолить жажду во всех четырех сторонах света. Этих рук -- не счесть! Да и зачем? Понадобилось бы сделать большую географическую карту. Быть может, однажды я расскажу о тех, кто вынес мне полную кружку воды, накормил за столом или под открытым небом, о тех, кто без опаски открыл мне двери своего дома и щедро угостил дарами Земли, и о тех, кто дал лишь глоток воды.

Когда настоящая старость опустит передо мной решетку и пригвоздит к темному углу, я расскажу, быть может, о многих вещах, о разных случаях в моей жизни. Расскажу то, о чем пока умолчала.

Поэзия, -- слава Богу! -- вернулась от романтизма к живой жизни (об этом я уже говорила), она отвергла, пусть не сразу, эти пышные словесные парады и, значит, теперь кто-то сможет написать о четырех глотках воды, не страшась, что его поднимут насмех... Я твердо убеждена, что если мы, женщины, дерзнем поведать о наших, вроде бы, пустячных делах, если мы раскроем в своих сочинениях то, чем живем за закрытыми дверьми, сидя среди живого созвездия "nourritures"{снедь - фр.}, такой земной и понятной нашему

сердцу, если мы покажем, ничуть не смущаясь, наш стол повседневья, то, наверно, поможем сделать более человечным этот мир, охваченный огнем из-за людской слепоты, безумия и алчности. Самые простые домашности привлекали фламандских мастеров: их полотна источают упоение жизнью и являют нам это чудо, когда люди вместе, когда они в согласии не только в часы радости, но и в часы грусти.

К сожалению, то что я вам прочту, не очень-то связано с жизнью в стенах дома, потому как я по своей природе -- бродяга, и любовь к странствиям все еще не отпускает меня, приводя даже к вам, в Калифорнию.

Да, я была настоящей бродягой и лишь хвори заставляли меня угомониться. Переезжать из страны в страну -- что в том плохого?