Леонид Агутин: Записная книжка 69

Шел дождь.
Не то чтоб плакал и смеялся,
Не слезы лил, храня девичью дрожь.
И не из плена серого на руки крыш сорвался,
А просто шел обычный мокрый дождь.

Каналы улиц, стих венецианский —
Не то чтоб не до этой ерунды,
Но табором спасаясь по-цыгански,
Сберечь бы туфли, полные воды.

Был город удивительно растерян
И люди так беспомощно малы.
Машины, легкоходные доселе,
Как танки или, что ли, как мулы.

Не стал индустриальный мир гигантов
Оазисом тропических дворцов,
Мечтателей, поэтов, музыкантов,
А тупо – дождь и ветер прям в лицо.

И ничего в стихии и тревоге
Не близко вроде сердцу моему.
Но я стоял, промокший, средь дороги
И сам, дурак, не зная почему.

Яблоки ног прожилками,
В груше руки игла.
Лежит человек с дырками,
Которому – пора.
Более нет пакости,
Чем чародейство лет.
Лежит человек в статусе
Человека, которого нет.

Ты меня любила,
За меня болела,
Молоко варила,
На ночь грелки грела.

Я под одеялом
С видом безнадежным
Мямлил что-то вяло
И глотал тревожно.

Я хворал исправно,
Ты читала книжку.
Было очень славно
Быть чуть-чуть врунишкой.

Жить в своей квартире
Со своей ранимой,
Самой лучшей в мире
Мамочкой любимой.

Я будто внутренне застыл.
На деле – двигаюсь спонтанно.
Хватает радоваться сил
И грусть становится желанной.

Сама усталость не в зачет.
Восход – сюрприз и откровение.
Кому-то друг – надменный черт,
А мне – простое вдохновение.

Оно дарует мне любовь,
Оно волнует, развращает.
Оно приходит вновь и вновь,
Хоть приходить не обещает.

Оно спускается с небес,
Берет тихонечко за душу
И говорит тебе: «Балбес,
Закрой глаза и просто слушай».

Мы побывали в раю.
Мы – это я и ребята.
Ну, я тебе говорю:
«Надо же жить когда-то».

Рай на земле такой:
Море в твоем оконце,
Солнце живет с тобой,
Личное твое солнце.

Турки вокруг снуют,
Нам они не мешают.
Даже поесть дают
И «искренне» уважают.

Странный такой ландшафт:
Хвойные горы коржиком,
В общем, на первый взгляд
Творчество чеха Грошека.
Мы побывали там,
Где надо бывать когда-то.
Я говорил это вам?
Мы – это я и ребята.

Если можешь сказать – говори,
Говори – только очень немного.
Разве взрослый Сент-Экзюпери
Нам оставил лишь детского Бога?

Разве все мы пытаемся жить,
Забывая, что ветхи и мелки
И куда-то решились доплыть
На просрочившей сроки тарелке.

Я хотел бы побольше сказать,
Но «побольше» не знает прощения.
Все пытаемся верить и лгать,
И наивно искать искупления.

Мы, прощенья пытаясь просить,
Собираемся ждать до ответа.
Непонятное «быть иль не быть»
Нам дороже, чем проблески света.

И, не видящий Бога в глазах
У иконы, расписанной Богом,
Ты когда-нибудь вправе сказать:
«Я ушел, меня нет, меня много».

Я помню, как тогда ты
Писал свои картины.
Они не виноваты,
Точней, они невинны.

Они лишь отражали
Твое существование.
Я помню те картины,
Не помню их названия.

Я помню, как успешно,
Почти совсем недавно.
Мы жили быстро, спешно,
Задиристо, забавно.

И не было бы трудно,
И не было бы горько,
Когда б не жить нам, юным,
До столько.