Павел Коган - Гроза

Не додумав малой толики
И строки не дочитав,
Засыпает та, что только
Горьковатая мечта.
Месяц кружит над столицей,
Знаменит, как АЭНТЭ,
Этой ночью ей приснится
Седоватый Сервантес.
Он ей скажет, грустный рыцарь,
Опускаясь на постель:
«Как вам спится, что вам снится,
Что вам грустно, мадмазель?»
Лат старинных не имея,
Похудевший от забот,
Ходит в платье Москвошвея
Современный Дон Кихот.
Он вас любит, дорогая,
Но октябрьскою порой
И мечта у вас другая,
И приснится вам другой…
Он уходит, грустный рыцарь,
За веков глухой порог.
На другом конце столицы
Мне не спится той порой.
Я открою дверь. Густея,
Догудят гудки, и вот
Рыцарь в платье Москвошвея
Отправляется в поход.

Ветер, что устал по свету рыскать,
Под стеной ложится на покой.
Я мечтаю о далеком Фриско
И о том, как плещется прибой.
И когда-нибудь лихой погодкой
Будет биться в злобе ураган,—
Я приду взволнованной походкой
К тем маняще-дальним берегам…
Я приду через чужие страны,
Через песни дней и гром стихий,
Я приду, чтоб взять у океана
Смех и солнце, друга и стихи.

И тишина густеет,
И бродят ломкие тени,
И в комнате чуть-чуть дымно
От трубок — твоей и моей…
И я достаю осторожно
Из ящика со стихами
Бутылку, наверно, рома,
А может быть, коньяку.
И ты говоришь, улыбаясь:
«Ну что же, выпьем, дружище!»—
И ты выбиваешь о стол
Матросскую трубку свою.
И ты запеваешь тихо
(А за окошком ветер…)
Чуть грустную и шальную
Любимую песню мою.
Я знаю, ты бред, мой милый,
Ты дым, ты мечта, но все же,
Когда посинеют окна,
Когда тишина звенит,
Ты входишь, и ты садишься
Возле окна на кушетку,
Отчаянно синеглазый,
Решительный и большой.
Ты очень красив, мой милый!
И ты приносишь с собою
Запахи прерий и моря,
Радости и цветов.
И я улыбаюсь, я очень
Рад твоему приходу.
И ты говоришь: «Павлушка,
Дай закурить, браток…»
Ты говоришь иначе,
Ведь ты не умеешь по-русски,
Ведь ты как будто испанец,
А может быть, янки ты…
И это совсем неважно —
Я-то тебя понимаю,
И ты говоришь о буре,
О море и о себе.
И я тебе по секрету
Скажу, до чего мне грустно.
Скажу, до чего мне хочется
Тоже уйти с тобой.
Поверю свои надежды,
Которые не оправдались,
Скажу про длинные ночи,
Про песни, про ветер, про дым.
Мне так хорошо с тобою,
Мой милый, мой синеглазый…
Я все-таки чуть-чуть верю,
Что где-нибудь ты живешь.
Я просто мечтатель, милый,
Я просто бродяга по крови,
И как-нибудь легким маем
Я вслед за тобой уйду.
Неправда! Я просто трусишка,
Который от скуки мечтает.
И жизнь свою я кончу
Госслужащим где-нибудь здесь.
Но только мне очень грустно
Осенними вечерами,
Но только мне очень жутко
От этой густой тишины…
Мой милый, а может, все-таки
Ты где-нибудь проживаешь?
Быть может, я вру,
Быть может,
Я тоже могу уйти?..
Зайди же, я тебя встречу
Улыбкой и рукопожатьем,
И мы с тобою сядем
У стекол, глядящих в ночь.
Из ящика со стихами
Я вытащу осторожно
Бутылку, наверно, рома,
А может быть, коньяку.

Дождик бьет по глади оконной.
Тихо в мире, и мир спит.
А напротив меня ворона
На соседнем заборе сидит.
Только это — затишье пред бурей,
И земля в лихорадке дрожит,
Будут дни — и рванутся пули,
И по миру пойдут мятежи.
Будет день…

Я вечером грустный шел домой,
Луна по небу бежала за мной,
Бежала за мной и кивала мне,
А звезды подмигивали тишине.
И ветер усталый на лавочку сел,
И нежные парочки тихо шептались,
Я вечером шел Ленинградским шоссе,
С собой неся тоску и усталость.
Я шел, проклиная людей и век,
И вот ко мне подошел человек,
Его алкоголь немножко качал
(Нелепая куртка с чужого плеча),
Старенький свитер в пятнах, в грязи,
Но звонкий орден с груди грозил,
Но звонкий орден щурил глаза,
Как будто бы снова над степью гроза,
Как будто бы снова плечо к плечу
Песням звенеть и звенеть мечу,
Как будто бы снова за солнце и дым
На смерть идти бойцам молодым.

Я привык к моралям вечным.
Вы болтаете сегодня
о строительстве, конечно,
об эпохе и о том, что
оторвался я, отстал и…
А скажите — вы ни разу
яблоки не воровали?
Вы швырялися камнями,
падали, орали песни,
матерились так, что жутко,
и орали: «Колька, тресни!»?
Вы купались ли в апреле,
вы любили ль ночью звезды,
синий дым, снежок, и галок,
и морозный крепкий воздух?
А когда вы стали старше,
вы девчонок целовали?
Или это не влезает
в ваши нудные морали?
Сколько знаете вы ночек,
что вы дома не проспали,
сколько девушек любили,
сколько песен вы слыхали?
Вы умеете, коль надо,
двинуть с розмаху по роже?
Вы умеете ли плакать?
Вы читали ли Сережу?