Николай Туроверов - Меч в терновом венце

И снится мне: тропой опасной
Идем с тобою мы в горах.
И ночь вокруг, но месяц ясный
Сияет в темных небесах.
Над нами горный снег белеет,
А ночь все глуше и синей,
И полуночный ветер веет
Над первой юностью твоей.
И снится мне: я стал моложе
И про любовь тебе пою,
Как никогда не пел и позже
Уж никогда не запою.

Посмотри: над присмиревшей степью,
Над грозою отшумевшей, над тобой
Радуга изогнутою цепью
Поднялась средь пыли дождевой.
Посмотри, не пропусти мгновенье,
Как сияет радужная цепь.
Это с небом ищет примиренья
Бурей растревоженная степь.

Ты жаждешь ясности. Откуда
Мне взять ее в холодной мгле?
Ты ищешь ясности, как чуда,
На затуманенной земле.
Ты мнишь ее посланцем тайным,
Во тьме сияющим мечом,
Все озарившим, но случайным
Из туч прорвавшимся лучом.
Господним голосом из рая,
Поэтом, славящим любовь,
Когда средь мертвых слов живая
Звучит строка его стихов.
Блистаньем звезд в полночном небе,
Теплом спасительных огней,
Молитвой о насущном хлебе
Всех обездоленных людей…
Ты жаждешь ясности. Откуда
Мне взять ее в холодной мгле?
Я сам ее ищу, как чуда
На затуманенной земле.

Лед вокруг давным-давно не сколот,
От морозов затуманился восток,
Но страшнее, чем полярный холод
Сердца равнодушный холодок.
Никого, подруга дорогая,
Никого, умеющих помочь.
Только муза! Музыка такая,
Без которой жить уже невмочь.

О годах медленного ига,
О днях бездомной пустоты
Твердит пророческая книга,
Но ветер вещие листы,
Как листья легкие, листает.
(О, что ему века веков!)
И ясный вечер догорает
Над морем зреющих хлебов.
Не из кладбищенской пустыни,
Загробной местию дыша,
Идет сюда в вечерней сини
Твоя нетленная душа.
И за туманными чертами
Тебя нетрудно угадать:
Всегда, всегда была ты с нами
Неумирающая мать.
Мы слышим твой знакомый голос,
Ты нас опять зовешь в тоске
И мирный знак, созревший колос,
Несешь в протянутой руке.

Не георгиевский, а нательный крест,
Медный, на простом гайтане,
Памятью знакомых мест
Никогда напоминать не перестанет.
Но и крест, полученный в бою,
Точно друг, и беспокойный, и горячий,
Все твердит, что молодость свою
Я не мог бы начинать иначе.

Ты такой ли, как и прежде, богомольный
В чужедальней басурманской стороне?
Так ли дышишь весело и вольно,
Как дышал когда-то на войне?
Не боишься голода и стужи,
Дружишь с нищетою золотой,
С каждым человеком дружишь,
Оказавшимся поблизости с тобой.
Отдаешь последнюю рубаху,
Крест нательный даришь бедняку,
Не колеблясь, не жалея — с маху,
Как и подобает казаку.
Так ли ты пируешь до рассвета,
И в любви такой же озорной,
Разорительный, разбойный, но при этом
Нераздельный, целомудренно скупой.

Умей же, брат мой, без разбора
Все изумительно ценить,
Простить разбойника и вора,
Обиду горькую забыть.
Без опасений, без оглядки
Встречать грядущие года
И не играть с судьбою в прятки,
А быть ей вызовом всегда.

На клинке блестящем у эфеса
Полумесяц рваный и звезда.
Нет на свете лучшего отвеса,
Чем отвес твой, драгоценная гурда.
В мире нет тебе подобной стали —
Невесомой, гибкой и сухой,
За тебя мюриды умирали,
Чтобы только обладать тобой.
Ты в руке испытанной у бека
Без зазубрин разрубала гвоздь,
Рассекала с маху человека
От плеча до паха наискось.
Говорят — и повторяют это, —
Что тебя, с заклятьем на устах,
Выковал по просьбе Магомета
В поднебесной кузнице Аллах.
Для твоей неукротимой славы
Украшенья были не нужны:
Костяная рукоятка без оправы,
В темной коже — легкие ножны.

Месть за сына, за отца, за брата,
За семью поруганную — месть!
Нет войны священней газавата,
Но враги безжалостнее — есть.
Над имамом флаг зеленый реет:
Весь Кавказ привстал на стременах,
Над Баклановым по ветру веет
Черный, с черепами флаг.
Рассыпались всадники по полю,
С каждым смерть скакала на-обочь,
На чеченскую седую волю
Опускалась северная ночь.
Над страницами раскрытого Корана
Оседала поднятая пыль.
Казаки — в аулах Дагестана,
На Гугнибе — сдавшийся Шамиль.
Стала ты подругой у шайтана,
Породнилась с заколдованной рукой.
Черт Петрович, генерал Бакланов
Самовластно завладел тобой.