Гафур Гулям - Стихотворения и поэмы

Кольцо с рубиновым глазком на пальчике невесты.
Листочки клевера блестят, омытые росой…
Томится молодая кровь, ей в жилах стало тесно.
Как сладок первый поцелуй — огонь во мгле
ночной!..

Что — свадьба? Наступает час, когда парчовый
полог
от взоров спрячет молодых, как в гнездышке
горлят…
Каков он будет, их союз? Короток или долог?
Как знать! Сердец не разгадать, когда глаза
горят.

Но не для нас то, что пришло от жирных
богатеев, —
порядки их, законы их, как нечисть, смоем с рук.
Недобрый, обветшалый мир разрушив и развеяв,
мы по-иному будем жить и праздновать, мой друг.

Нет, мы не против торжества, и бубнов,
и сурная!
И в наших жилах не вода, и наша кровь жарка.
Но нам нужна иная жизнь, семья нужна иная,
где все шаги — плечо к плечу, всегда — в руке
рука.

Что проповедуют они, какого жаждут быта?
«От одинокого коня не заклубится пыль»,
«Под шапкою не разглядеть, что голова
пробита», —
Вот сущность их!
Снаружи — лоск, внутри — разврат и гниль…

На окнах — розы, а котел сто лет не мыт,
не чищен.
При неудачах — дикий вой, царапанье лица.
Всё — для наживы, всё — себе, с рожденья
до кладбища.
Кого из нас прельстит уклад такого образца?..

Теперь послушай, что еще тебе хочу сказать я.
Лишь в дружбе с коллективом жизнь полна
и хороша.
А только личное — крючок, оторванный
от платья.
Что толку в нем, таком крючке. Не стоит
ни гроша.

Что — свадьба? Первый шаг семьи. Два члена
коллектива
соединяются навек для дружбы, для труда,
для созидающей любви, свободной и счастливой,
где ясного доверья луч не гаснет никогда.

Мы смотрим так: муж и жена — два
полноправных друга.
Никто не властвует, никто не раб, не падишах.
Теперь не счесть таких семей — от севера до юга.
Одна у них большая цель, одна у них душа.

Вот, например, есть у меня приятель
в Гиждуване.
Женат, счастлив. Ударник он, ударница жена.
В колхозе н а поле он с ней вступил
в соревнованье,
и это не в ущерб семье, когда семья дружна.

На первый взгляд, ну что тут есть? Сюжетик
для заметки.
Но в ней большой, чудесный смысл, в ней нового
росток.
Мужают, множатся у нас герои пятилетки,
богат духовной красотой советский наш Восток.

Что ждет тебя, мой друг Шадман, уже сейчас
я знаю.
Я вижу ясным, как заря, твой путь — твою
судьбу.
О судьбах солнечных таких настойчиво мечтая,
шли революции бойцы на смертную борьбу.

Я вижу счастье двух сердец, я вижу ваше завтра,
когда вы встанете чуть свет, волнуясь, и когда,
друг другом радостно гордясь, войдете в двери
загса,
войдете в двери долгих лет отрады и труда.

Вот ваши подписи легли на белую страницу.
Она, Шадман, для вас окно в большой, чудесный
мир…
Я трижды славлю новый строй, что дал нам
возродиться,
дал нам права и сделал нас свободными людьми.

Едва Хайдар-чокки
рассказ начнет о прошлом,
из глаз бежит слеза,
взлетает к небу вздох.
Как будто он опять
придавлен тяжкой ношей…
Как стар он, наш Хайдар!
Как стан его иссох!

Седую бороду
сожмет рукой сухою,
воспоминания
сзывая в тесный круг.
Он трогает кобыз сердец,
и повесть
течет, мудра, проста.
Ее послушай, друг:

«Подобен морю мир,
а голова людская
подобна валуну
на берегу морском.
Шумит волна, валун тот обтекая,
бежит вода, а камень, изнывая
от жажды, сух,
как горя горький ком.
В те годы я имел
лишь черствую лепешку.
Крутые жернова
попреков и обид
давили грудь мою.
Захлебываясь кровью,
подобен был я
пойманному
соловью.

Тот золотистый луг
на берегу зеленом —
в нем жизнь моя
и молодость моя.
Там солнце спину жгло,
мороз там жег лицо нам,
водой нас обделяла там
скупая Сырдарья.

Коль крепки у тебя
и бодры ноги,
поднимемся на холм,
к тому вон рубежу.
Я с этого холма,
что было в прошлом,
тебе как на ладони
покажу.

То поле видишь? Там
я испол у лет сорок
работал, как верблюд,
ютился в шалаше,
мечтал хоть день быть сытым,
ждал удачи,
а счастье всё не шло,
застыло на меже.

Смотри — вон хауз там,
а вон супа под тенью
разросшегося вширь
карагача.
Был то приют
отчаянья и горя,
на той супе
свила гнездо печаль.