Андрей Цыпленков: Стихи

Когда мой внук
Пойдет в школу
Перелистывать там
Букваря страницы,

Дам ему по заднице
Пару раз, что ли,
Чтоб был он как Робот.
Или как Синицын.

Ленин или Леник?
Кто же нужнее?
Попробуй без поллитры
Пойми-ка.

Один буржуев
Вешал за шею.
Зато вторая —
Точно блондинка.

От рассвета до заката —
И прибудешь ты куда-то,
Где есть пиво и махорка,
Теплый душ – но нету Йорка.
(Йорк пойдет в другое место —
На сковороду, да с песней.)

Масло раскаленное шкворчит и пенится,
Голову мне клонят тяжкие мысли:
"А ведь йорково мясо не особо и ценится…"
Победил гуманизм мою жажду убийства!

Да, я добр. Но вместе с тем и жесток.
Когда надо, пойду и на крайние меры.
Передумал я: будет раздавлен Йорк
Кованым сапогом моего размера.

Покинул нас три дня уже
Давид. Он в морге. Жизнь, ты сука!
Жениться надо на уже.
Поэта в ЗАГС свела гадюка.

"Кипит гамадрилья под властью каналий!
Здесь разум бессилен!" – таков мадригалий.

Палец – это странное погоняло.
Пацан не ноет, если ему слегка попало.

И брылья. И черные Мордора крылья.
Йорков летит эскадрилья
Николины локти скребстить.

…Дыша шелками и туманами
Вдвоем с Николь идет она,
И сумку с розовым банхаммером
Кладет на столик у окна…

Вот тетя Попова
Взяла бы того,
Пример показала —
Сама воспитала
Железным чекистом,
Стальным коммунистом,
Плечистым, речистым
Устойчивым, чистым.

Позабыт-позаброшен,
Сиротой я родился,
Переводчик хороший
Маку не пригодился.

Наш Сережка – как палач.
Все кричат ему: "Хуячь!"

Спал без юбки самолетик,
Словно Юлия Мигита.
Ну-ка, глянь, Аэрофлотик,
Все ли у него побрито?

А мы Сережку
В тюрьму немножко.
В Мордовсколагерную.

В плавках ли ярких от Speedo,
В строгом наряде нудиста
В воду врезаясь упруго,
Не дожевав круассана?

Острые зубы акулы
Взрежут хрящи и трахеи…
Это случилось в Приморье
Нынешним памятным летом.

За образец я Гомера
Взял себе в солнечном детстве.
Мне "Одиссея" примером
и "Илиада" по сердцу.

Злобный завистник слагает
Розу, опять же, с морозом…
Пусть их! Манул полагает:
Нет ничего лучше прозы.

Вот и ремень порвался
На талии отощавшей…
Шкертиком подпоясался
Переводчик уставший.

Ларин коктейли гложет
На доллар мой трудовой.
"Крыша" всегда поможет.
Поларман за него – стеной.

Коммерсу да завидовать
Мне как бы и западло.
Вчера нам зарплату выдали
И на душе светло.

Стивер – он за идею.
Заинформацию борется.
Ларин же на деле
"Франклину"-богу молится.

И в Интернете поэту спасенья нет:
Глухим сентябрем, в ночь на двадцать третье,
АннаВин, наточив коварный стилет,
Зарезала нафиг поэта Лаврентьева.

Я сам поэт, хоть к бюджету не вхож.
От страшной вести встал дыбом волос.
Отобьем занесенный над Лаврентьевым нож,
Вернем поэту в трекере голос!

Робот нынче сильно зол,
Дело в том, что он тосол
Пьет теперь неправильный,
Лариным разбавленный.

Вспыхнул в небе там, над Псковом
Вдруг талант звездой сверхновой.
От Надежды от Поповой
Леденеет в жилах кровь!

Я даю честное слово:
Оторваться от Поповой
Я пока что не готовый
И читаю вновь и вновь…

Гейша налила грамм двадцать пять.
Где же граненый стакан?
Родина, ты далека…

Странный ушастый зверек на Гиндзе рыдает:
Из друга его сегодня нашили ремней…
Страна Ямато ценит своих крокодилов!