Егор Исаев: И век и миг... [Стихотворения и поэмы]

Ведь надо ж так! Всё круче год от года
Ракеты космос рвут, а эти пешеходы
Железные в бетонных сапогах
Без разных там попутных «ух» да «ах»,
Как бурлаки, сквозь годы-перекаты
К нам солнечные тянут киловатты.
Вот к ним-то я, друзья мои, признаюсь,
Водя пером, испытываю зависть.

Есенин!.. Как о нём сказать?
Весенним словом иль осенним?
Сказать, как боль перевязать,
Как по ножу пройти — Есенин.
Есенин сам про всё сказал
И в смех, и в плач, и в посвист снега.
Есенин горше, чем слеза,
Родней родни и дальше эха.

Для нас он был воистину огромным
В ряду вершин на перекличке с громом
В простом общенье почвы и металла
Задолго до цветов у пьедестала.
Таким он был, таким и остаётся
В рабочих буднях лозунга и солнца.

Я так о нём сказал в тот день
По просьбе зала:
По части слова он — кремень.
Из-под кресала.
Сказал и буду говорить
Всегда, как снова.
Он даст ещё нам прикурить
В ладонях слова.

Уж как ты ни старайся, друг ты мой,
Живая жизнь не хочет по прямой,
Не хочет, чтоб какой-то там квадрат,
Затмив рисунок, вышел на парад
И подменил собою божий дар.
Ведь шар земной — он не бильярдный шар.

Модерн крепчал. Наивная душа
Себя искала в рамках чертежа
И не нашла. Отвесная тоска
Бетонных плит, не хуже тесака,
С плеча многоэтажного высочества
Стесала образ вплоть до одиночества.

А я себя ничуть не умаляю
Да и завысить тоже не спешу.
Я просто говорю — не заявляю
И, как перу, служу карандашу.
Я — эгоист, за что прошу прощенья
У вас, друзья, в лихой и в добрый час.
Они мои все ваши огорченья
И для себя я радуюсь за вас.

Мои слова и есть мои дела.
Они и крылья мне, и удила.
Кому-то трудно — подсобить спешу,
Влюбился кто-то — про любовь пишу,
Парнас — на запад, на восток — Парнас…
Такой он сердобольный, мой Пегас.

За ним — возы, возы, возы,
Хоть кровь из носу, а вези
В простой и радужной оправе
И не робей на переправе.
И так всю жизнь — дела, дела,
Путь от копыта до крыла.
А там, глядишь, и до ракеты.
За то сенца б ему, поэты.

Грусть, это плащ осенний на гвозде.
Опавший лист в покинутом гнезде,
Промозглый ветер из пустых полей
И небо без гусей и журавлей,
Грусть за окном туманным и в избе…
Ну что ж, бывает, — говорю себе —
Пусть будет так, пусть погрустится, пусть.
Я Пушкина читаю наизусть.

Догорает костёр, догорает. Не жди
Чьей-то воли чужой и совета.
Сам пойми, человек: ночь стоит впереди,
Осень с неба глядит, а не лето.
Догорает костёр, сушняку собери
И подбрось — он опять засмеётся,
Будет рядом с тобой от зари до зари,
До того как поднимется солнце.
А поднимется солнце — спасибо скажи,
Поклонись, как ведётся от века.
Догорает костёр. Не оставь. Поддержи.
С человеком беда — поддержи человека.

Обшарил всё и всё вокруг общупал,
Но не нашёл ни валенок, ни шубы,
Перелистал все листья, все пределы,
Все те снега, где сам себя раздел он
До ниточки. И вот теперь, бедняжка,
Гол как сокол: ни шапки, ни фуражки,
Ни табачку в разорванном кисете,
И ни-ко-го на всём на белом свете…
И кто ж его согреет, вот вопрос.
Ну разве что наш добрый Дед Мороз.

Ему неймётся средь людей:
То он добряк, то он злодей,
То льнёт к груди, то валит с ног.
А потому что одинок.
А потому, а потому
Пойду к нему и обниму,
Углажу с головы до пят:
Угомонись, детишки спят.

Ах, как она, взмятённая, просила,
Чтоб жало пощадило — не скосило
Её птенцов во глубине овса.
И — день свидетель — чуткая коса,
Рукой неосмотрительной ведома,
Споткнулась вдруг у самой кромки дома.
Не потому ль, как только встанет солнце,
Пернатые ликуют колокольцы?