Юрий Трубецкой - «Под этим небо черной неизбежности…»

Святая обычайность захолустья.
О, странствия мои! Мои пути!
Здесь как-то странно говорить о грусти,
Искать чего-то, зная — не найти.

Вереск зацвел у дороги,
Недалека и зима.
Черствый, отрывисто-строгий
Ветер обходит дома.

Если по-детски ты плачешь,
Это еще не беда…
Что-то поглубже запрячешь
И позабудешь — куда.

Шарманка старая, печали тайной ящик,
Ты плачешь вечером над жизнью настоящей.
Средь каменных дворов и сонной толкотни,
Когда в домах дрожат урочные огни.

Ты на одной ноге, как инвалид военный,
Поешь о памяти и грусти сокровенной.
Ты детских слез укромный уголок,
Чердачной нищеты дрожащий огонек.

В баварском городке, проездом, ненароком,
Пишу я о тебе как будто бы с упреком.
С протяжной хрипотой ты выдуваешь звук —
Наука горечи и алгебра разлук.

Что пишу — никому не нужно.
И заря догорает зря.
Гроздь винограда на ужин,
Крепкий чай и два сухаря.

Мне все снится: я в странном каком-то
Белом городе без людей.
А рядом, в прохладной комнате,
Райский поет соловей.

…И опять всё то же — пустая,
Германская тишина.
Льдиной медленной день растаял
У бессмысленного окна.

Если хочешь — молись. Не можешь?
Там в закате сияет крест.
Разве сердце свое положишь
В этот черный чужой подъезд?

Вновь задымленный день уходит.
Одиноко стучит клюка,
Изо всех надоевших мелодий,
Надоедливее — тоска.

Ахматова, Блок, Гумилев, Мандельштам…
Сожженные годы. Сожженные люди.
Серебряный век начинается там,
А век золотой? Не мечтанье ль о чуде?

Какие стихи и какие слова!
Полет лихача по снегам голубеющим.
Кровавый закат отражала Нева…
Теперь только ветер, забвением веющий.

Ненужный свет залег давно
И месяц просится, ныряя
В подслеповатое окно
Полузабытого сарая.

Там не лежит уже никто,
Соломы клок остыл и высох.
И только ветхое пальто
Шевелят, пробегая, крысы.

Проходит мимо и свистит
Неумудренный обыватель.
Он должен ровно к десяти
Улечься дома, на кровати.

Кому сказать и чем помочь?
Уткнувшись головой в подушку,
Он слышит, как колотит ночь
В сторожевую колотушку.

В пустоте, в темноте, в мелочах,
В этом мире, что кровью пропах,

В этом вот человеке в пальто,
Нечто есть? Не знает никто.

В этих синих морозных ночах,
В обожженных колючих кустах,

В боли сердца и в звуке далеком
Что-то спрятано глухо, глубоко.

Может — музыка, может быть свет,
Может — этому имени нет.

И поздний дождь, над миром, как тогда,
И все такое жалкое и злое.
Поет, бормочет за окном вода
О нежном о пленительном покое…

И дождь ночной, как прежде, как тогда,
И дом плывет в безвестные пустыни.
В разрыве туч холодная звезда —
Такой же свет мучительный и синий.

Церковка, заросшие пригорки,
Суздальское небо и тоска.
К сонным травам, к луговинам горьким
Мчится мелководная река.

Родина. Летят касатки, свищут,
Пропадая в предзакатной мгле.
Я иду, потерянный и нищий,
Поклониться Матери-Земле.

Мальчик босоногий с дудкой звонкой
Гонит стадо в ветровую синь.
На воротах древняя иконка,
А внизу — терновник да полынь.