Булат Окуджава - Булат Окуджава - поэтический сборник

Удобней им считать меня убитым: венки всегда дешевле, чем любовь. Как дети, мы все забываем быстро, обидчикам не помним мы обид, и ты не верь, не верь в мое убийство: другой поручик был тогда убит. Что - пистолет?.. Страшна рука дрожащая, тот пистолет растерянно держащая, особенно тогда она страшна, когда сто раз пред тем была нежна... Но, слава богу, жизнь не оскудела, мой Демон продолжает тосковать, и есть еще на свете много дела, и нам с тобой нельзя не рисковать.

Но, слава богу, снова паутинки, и бабье лето тянется на юг, и маленькие грустные грузинки полжизни за улыбки отдают, и суждены нам новые порывы, они скликают нас наперебой...

Мой дорогой, пока с тобой мы живы, все будет хорошо у нас с тобой...

1965

ЦИРК

Юрию Никулину

Цирк - не парк, куда вы входите

грустить и отдыхать. В цирке надо не высиживать,

а падать и взлетать, и под куполом,

под куполом,

под куполом скользя, ни о чем таком сомнительном

раздумывать нельзя. Все костюмы наши праздничные

смех и суета. Все улыбки наши пряничные

не стоят ни черта перед красными султанами

на конских головах, перед лицами,

таящими надежду, а не страх. О Надежда,

ты крылатое такое существо! Как прекрасно

твое древнее святое вещество: даже, если вдруг потеряна

(как будто не была), как прекрасно ты распахиваешь

два своих крыла

над манежем

и над ярмаркою праздничных одежд, над тревогой завсегдатаев,

над ужасом невежд, похороненная заживо,

являешься опять тем,

кто жаждет не высиживать,

а падать и взлетать.

1965

x x x

Надежда, белою рукою сыграй мне что-нибудь такое, чтоб краска схлынула с лица, как будто кони от крыльца.

Сыграй мне что-нибудь такое, чтоб ни печали, ни покоя, ни нот, ни клавиш и ни рук... О том, что я несчастен,

врут.

Еще нам плакать и смеяться, но не смиряться,

не смиряться. Еще не пройден тот подъем. Еще друг друга мы найдем...

Все эти улицы

как сестры. Твоя игра - их голос пестрый, их каблучков полночный стук... Я жаден до всего вокруг.

Ты так играешь, так играешь, как будто медленно сгораешь. Но что-то есть в твоем огне, еще неведомое мне.

1965

ПРОЩАНИЕ С НОВОГОДНЕЙ ЕЛКОЙ

Синяя крона, малиновый ствол, звяканье шишек зеленых. Где-то по комнатам ветер прошел: там поздравляли влюбленных. Где-то он старые струны задел тянется их перекличка... Вот и январь накатил-налетел, бешеный как электричка.

Мы в пух и прах наряжали тебя, мы тебе верно служили. Громко в картонные трубы трубя, словно на подвиг спешили. Даже поверилось где-то на миг (знать, в простодушьи сердечном): женщины той очарованный лик слит с твоим празднеством вечным.

В миг расставания, в час платежа, в день увяданья недели чем это стала ты нехороша? Что они все, одурели?! И утонченные как соловьи, гордые, как гренадеры, что же надежные руки свои прячут твои кавалеры?

Нет бы собраться им - время унять, нет бы им всем - расстараться... Но начинают колеса стучать: как тяжело расставаться! Но начинается вновь суета. Время по-своему судит. И в суете тебя сняли с креста, и воскресенья не будет.

Ель моя, Ель - уходящий олень, зря ты, наверно, старалась: женщины той осторожная тень в хвое твоей затерялась! Ель моя, Ель, словно Спас-на-крови, твой силуэт отдаленный, будто бы след удивленной любви, вспыхнувшей, неутоленной.

1966

ПУТЕШЕСТВИЕ В ПАМЯТИ

Анатолию Рыбакову

Не помню зла, обид не помню,

ни громких слов,

ни малых дел и ни того, что я увидел,

и ни того, что проглядел. Я все забыл, как днище вышиб

из бочки века своего. Я выжил. Я из пекла вышел. Там не оставил ничего. Теперь живу посередине

между войной и тишиной, грехи приписываю богу,

а доблести - лишь Ей одной. Я не оставил там ни боли,

ни пепла, ни следов сапог, и только глаз мой карий-карий

блуждает там, как светлячок. Но в озаренье этом странном,

в сиянье вещем светляка счастливые былые люди

мне чудятся издалека: высокий хор поет с улыбкой, земля от выстрелов дрожит, сержант Петров, поджав коленки, как новорожденный лежит.

1967

ГРУЗИНСКАЯ ПЕСНЯ

М. Квливидзе

Виноградную косточку в теплую землю зарою, и лозу поцелую, и спелые гроздья сорву, и друзей созову, на любовь свое сердце настрою... А иначе зачем на земле этой вечной живу?

Собирайтесь-ка, гости мои, на мое угощенье, говорите мне прямо в лицо, кем пред вами слыву, царь небесный пошлет мне прощенье за прегрешенья... А иначе зачем на земле этой вечной живу?

В темно-красном своем

будет петь для меня моя Дали, в черно-белом своем