Лариса Рубальская - Собрание сочинений в одном томе

Хорошо, когда никуда спешить не надо, на часы смотреть необязательно, в холодильнике всего полно, а вокруг все здоровы, и ни о чем можно не беспокоиться. Так бывало редко, но все-таки бывало. Но и бегущие дни, переполненные заботами и суетой, — это тоже совсем даже неплохо. Вера очень любила, подходя вечерами к дому, поднимать глаза к своим окнам и, видя в них свет, прибавлять шаг — Игорь дома. Ждет, выйдет, услышав, что она уже пришла, обнимет. Уже двадцать лет так происходит, вроде привыкнуть пора. А они все радуются, увидев друг друга, — когда вместе просыпаются, встречаются глазами и счастливы, что они рядом. И вечером, вернувшись с работы, — тоже счастливы.

На работе, в редакции своей, Вера даже девчонкам об этом рассказывать не решалась — а вдруг сглазят или позавидуют. Она-то их рассказы горемычные каждый день слушала и жалела их, своих аварийных девчонок — так они сами себя называли. А Вера счастливая — с восемнадцати лет с Игоряшкой. И вот уже двадцать лет они вместе, а любовь такая, как в первый день. И все ладится, сынок Мишка в седьмом классе, все свои проблемы сам решает, никаких с ним хлопот. Уже не малыш, а дружок маме с папой. Игоряшка умница — открытие за открытием, премии получает. И кандидатскую защитил незаметно, и докторская уже почти готова. И у обоих родители еще не старые, и все между собой дружат. Так не бывает. А у них так.

Вера — журналист, пишет об искусстве. И время от времени ездит в командировки — посмотреть спектакли в маленьких провинциальных театриках и потом об этом написать. Какой там такой театр в этой глухомани — сначала поездом, потом еще 300 километров на машине? — самородок какой-то там пьесу написал и сам поставил, и уже в Москву молва прилетела, и давай, Верунь, — в командировку. Главный велел.

Мальчишкам своим — Игорю и Мишке — котлет, блинчиков на три дня — не скучайте! — и вперед, за искусством.

Но все, что с нами происходит, похоже, решено не нами, а за нас. И кто-то где-то решил за Верку, что от счастья можно себя самой несчастной почувствовать.

Бориса назвали так в честь дедушки — известного московского врача. Когда родилась мама, Борису-дедушке было уже за шестьдесят, и до рождения внука он не дожил. Когда Борька появился на свет, никаких вопросов не было — малыш был с первого дня похож на маму, а мама — на своего папу, то есть выходило, что мальчишка — вылитый дед Борис. Имя, правда, не модное, но с таким именем многие становились известными — хоть царями, хоть артистами, хоть врачами.

К своим сорока пяти Борис был хоть и чуть-чуть лысеющим, но очень крепким и интересным мужчиной плейбоистого вида — носил молодежную одежду, занимался теннисом и со своим сыном, 19-летним Маратом, чувствовал себя сверстником. Борис не оправдал надежды мамы и бабки, что он, как и дед, станет известным врачом. Медицина Борю не захватила. Зато он еще в школе увлекся зоологией, записался в зоологический кружок, домой притащил бурундука и стал вести дневник наблюдений. Бабушка называла зверька дурундук и была недовольна, потому что внук все фрукты, которые предназначались для его здоровья, этому бурундуку отдавал. Имя этому зверю Борька придумал — Чарли, не мог как-нибудь попроще — Степка или Фомка, например.

Чарли этот гонял по клетке как ошпаренный, издавая постоянно какие-то резкие звуки, наталкиваясь на прутья. Однажды у бабушки была бессонница, и она накрыла клетку с Чарли своим новым махровым халатом, чтоб потише было. Наутро бабушка проснулась от своего же кашля — что-то попало ей в нос, потом в горло. Этим что-то были нитки от ее же халата, который Чарли через прутья за ночь весь прогрыз, и нитки летали по комнате. Сначала бабушка хотела выкинуть Чарли на улицу, но потом пожалела и даже отрезала ему кусочек капусты — все-таки живое существо, пусть ест.

Борис поступил в университет на биофак, что-то писал, читал, в клетках у него в комнате постоянно обитало зверье. Жизнь складывалась как надо, Борис написал несколько научных книг, изучал жизнь животных. А потом, когда понял, что одной наукой не прокормиться, организовал фирму, никак с его наукой не связанную — что-то строил, продавал, и дело пошло в гору.

Алису он увидел ровно двадцать лет назад из окна автомобиля в соседней машине. Зеленый светофор долго не загорался, водители нетерпеливо жали на сигнал, как будто светофор мог их услышать.

Девушка в соседней машине не очень-то и нервничала — она рассматривала себя в переднее зеркало, и губы ее шевелились — она подпевала песенке, летящей из радиоприемника. Борис нажал сигнал, потом еще раз, и девушка посмотрела в его сторону. Боря рассмотрел ее лицо и понял, что надо что-то делать, пока не загорелся зеленый свет. Он открыл окно, сделал смешную гримасу и сказал, что, наверно, светофор сломали и мы можем стоять до завтра, а рядышком кофейня, и давайте припаркуемся к тротуару и выпьем кофейку.