«Преподаешь английский — свет на ключ…»
Преподаешь английский — свет на ключ
Закрыт, но вдруг взрывается, как будто
Аплодисмен-(качается каюта) —
Тами; мартышка прыгает, как луч.
Цирк на гастролях; дрессировщик с чаш —
(Качает) — кой эспрессо и галетой
Сидит в рубашке с воротом апаш
На палубе под куполом из света.
Прозрачная качается каюта,
Лучи и тени ходят по стене…
Чем неслучайней наши объясне —
(Держись!) — ния, тем гаже почему-то.
2007
По телевизору показывали,
Как человек в котелке,
Вор,
Влезает в дом,
Как он думал,
Пустой,
А там — хозяйка.
И она —
Вероятно, это было хорошо сыграно —
Влюбляется в вора,
То есть,
Вскоре после их нечаянного знакомства —
Начинает смотреть на него
Особенным образом:
Без водевильной плотоядности,
Но так, что даже я, восьмилетний,
Догадался,
Что эта женщина в сарафане,
С голыми плечами,
Нежной шеей
И немножко глупыми кудряшками
Хочет, чтобы этот мужчина с усами
Поцеловал ее,
Помог ей выбраться из сарафана и…
Тут мое воображенье буксовало,
Но я отчетливо помню,
Что «особенные» взоры актрисы
Сулили «неизъяснимы наслажденья»,
Причем
Не столько вору,
Сколько — вот именно — мне.
Не исключено, что,
Согласно авторскому замыслу,
Вор должен был
Сначала попасть в дом,
Потом — в женщину,
Потом — через женщину —
Провалиться в самого себя,
И затем самоликвидироваться
Как вор,
А, скорее всего, вообще,
Потому что никем другим
Он быть не мог,
А проваливаться дальше —
Во всяком случае, внутри этой пьесы —
Было некуда.
Из заросшей музыкой, как мхом,
Первой правды (небо, окна, стены)
Не видны ни куст, ни стол, ни дом —
Только освещенный угол сцены.
Это не премьера, не прогон —
Просто репетиция, когда и
Цвет не различает цвета, звон
Сам, где он, звонит, не понимая;
Ритм не держит ритм — и только страх,
Не смущаясь немотою зала,
В белых электрических лучах
Впечатляет с самого начала.
На солнечном пляже…
А. Вертинский
Как добрые ложки (а ну эти злобные вилки!)
И чуткие стражи,
Пузатые бабушки чинно сидят на подстилке
На солнечном пляже.
Сверкает вода, изумрудная и золотая,
И парус, как лучик,
Пузатые бабушки смотрят, от нежности тая,
На внуков и внучек…
Недавно приятель сказал мне в одном разговоре,
Нескладном немножко,
Что время из всех, так сказать, категорий
Уж точно не ложка
И даже не вилка; пространство добрей и круглее —
Садишься в двуколку
(Ну, в поезд) — раз-два и вернулся! Вот пляж, вот аллеи…
А толку?
«Жизнь конечна или бесконечна?…»
Жизнь конечна или бесконечна?
Мы привыкли, что рассвет — заря
И закат — заря, неправда вечна,
Что неправда, честно говоря.
2009
«It's a nice, warm evening, — сказал Бернард…»
It's a nice, warm evening, — сказал Бернард
Хартли Питеру Вайни.
Автобус уехал; мы остались у входа в парк
В отсветах тайны.
Описания бессмысленны — даже стручков
Акации, даже ступеней
В бликах, даже сучков
И задоринок, света и тени.
Это поразительные места:
Море, сосны…
That was the last bus home… Деталь пуста —
Вывернись наизнанку, пока не поздно.
2009
«Noblesse oblige. Старик совсем облез…»
Noblesse oblige. Старик совсем облез.
Чуть что — прыг-скок — и убегает в лес
Сидеть на пне, гудеть-бубнить ab ovo:
Разве мальчик в Останкине летом… И прочее…
То забывая слово,
То вспоминая…
А то летит на велике без рук,
Шурша, за кругом нарезает круг,
То забыва… то вспоминая слово,
То бабочку раздавит, то грибы…
Эх, Брэдбери бы на него и Чжоу
Чжуана бы.
Вот возвратился б он на свой чердак,
А там не так, вернее, слишком так,
Как есть — и все бы вдруг распалось,
Скажу ль, с очей упала б пелена,
И забыва б уже не отличалось
От вспомина.
2008
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу