Он, не смутаясь пролетом беспокойным,
Не бросит оскудевших мест родных,
В нужде питаясь мусором помойным
У ям оледеневших, выгребных.
Но сохранит в буранах силу ту же,
Что и в тепле, — а те из высоты
Низверглись бы на снег от первой стужи,
Как с дерева спаленные листы…
Меня ободрил криком ворон старый:
И я, как он, невзгодой не сразим,
С угрюмой гордостью снесу удары
Суровейшей из всех грядущих зим.
1918
За нивами настиг урон
Леса. Обуглился и сорван
Лист золотой. Какая прорва
На небе галок и ворон!
Чей клин, как будто паутиной
Означен, виден у луны?
Не гуси… Нет!.. То лебединый
Косяк летит, то — кликуны.
Блестя серебряною грудью,
Темнея бархатным крылом,
Летят по синему безлюдью
Вдоль Волги к югу — напролом.
Спешат в молчанье. Опоздали:
Быть может, к солнцу теплых стран,
Взмутив свинцовым шквалом дали,
Дорогу застит им буран.
Тревожны белых крыльев всплески
В заре ненастно-огневой,
Но крик, уверенный и резкий,
Бросает вдруг передовой…
И подхватили остальные
Его рокочущий сигнал,
И долго голоса стальные
Холодный ветер в вихре гнал.
Исчезли. И опять в пожаре
Закатном, в золоте тканья
Лиловой мглы, как хлопья гари
Клубятся стаи воронья…
1918
Памяти брата Сергея, павшего в бою 20 августа 1915 г.
Утомилось ли солнце от дневных величий,
Уронило ли голову под гильотинный косырь, —
Держава расплавленная стала-как бычий,
Налитый медною кровью пузырь.
Над золотою водой багровей расцвел
В вереске базальтовый оскал.
Медленно с могильников скал
Взмывает седой орел.
Дотоле дремавший впотьмах
Царственный хищник раскрыл
В железный веер размах
Саженный бесшумных крыл.
Все выше, все круче берет,
И, вонзившись во мглистый пыл,
Крапиной черной застыл
Всполошенный закатом полет,
Пропитанный пурпуром последнего луча,
Меркнет внизу гранитный дол.
У перистого жемчуга ширяясь и клекча,
Проводы солнца справляет орел.
Словно в предчувствии полуночной тоски,
Колька зрачков, созерцаньем удвоены,
Алчно глотают ослепительные куски
Солнечной в жертву закланной убоины.
Но ширится мрак ползущий,
И, напившись червонной рудой,
На скалы в хвойные пущи
Спадает орел седой.
Спадет и, очистив клюв
И нахохлясь, замрет, дремля,
Покуда, утренним ветром пахнув,
Под золотеющим пологом не просияет земля…
От юношеского тела на кровавом току
Отвеяли светлую душу в бою.
Любовью ли женской свою
По нем утолю я тоску?
Никто не неволил, вынул сам
Жребий смертельный смелой рукой
И, убиенный, предстал небесам.
Господи, душу его упокой…
Взмывай же с твердыни трахитовой,
Мой сумрачный дух, и клекчи,
И, ширяясь в полыме, впитывай
Отошедшего солнца лучи!
И как падает вниз, тяжел
От золота в каменной груди,
Обживший граниты орел, —
В тьму своей ночи и ты пади,
Но в дремоте зари над собою не жди!
1915
На взмыленном донце, смиряя горячий
Разбег раззадоренных, зарвавшихся свор,
Из покрасневшего осинника в щетинистый простор,
Привстав на стремена, трубит доезжачий
Перед меркнущими сумерками, — так и ты
Смири свою травлю до темноты.
Над закатным пламенем серебряной звездой
Повисла ночь. Осадив на скаку,
Останови до крови вспененной уздой
Вороного бешеного жеребца — тоску.
Звонче, звонче
Труби, сзывая
Своры и стаи
Голодных и злых
Замыслов — гончих,
Желаний — борзых!
Пусть под арапником, собираясь на рог,
С лясканьем лягут на привязи у ног.
Кровью незатуманенный светлый нож
Засунь за голенище, коня остреножь.
Тщетно ты гикал в степи: «Заставлю
Выпустить счастье мое на травлю».
Брось же потеху для юношей…Нет!
Пока не запекся последний свет,
Любимого кречета — мечту — швырну
Под еще не налившуюся серебром луну!
1916
Топит золото, топит на две зари
Полунощное солнце, а за фабричной заставой
И за топкими кладбищами праздник кровавый
Отплясывают среди ночи тетерева и глухари.
На гранитных скамейках набережной дворцовой
Меж влюбленных и проституток не мой черед
Встречать золотой и провожать багровый
Закат над взморьем, за крепостью восход.
Что мне весны девическое ложе,
Подснежники и зори, если сделала ты
Трепетной неопаленности ее дороже
Осыпающиеся дубовые и кленовые листы?
Помнишь конец августа и безмглистое, начало
Глубокого и синего, как сапфир, сентября,
Когда — надменная — ты во мне увенчала
В невольнике — твоей любви царя?..
Целовала, крестила, прощаясь… эх!
Думала, воля и счастье — грех.
Сгинула в алом платке в степи,
С борзыми и гончими не сыщешь след…
Топи же бледное золото, топи,
Стели по островам призрачный свет,
Полярная ночь!
Только прошлым душу мою не морочь,
Мышью летучею к впадинам ниш
Ее ли прилипшую реять взманишь?
Читать дальше