Михаил Зенкевич - Стихотворения

Самодержавному есть хочется народу.
Набиты под тюремный свод,
Ждут тысячи голов скота ему в угоду,
Как я, взойти на эшафот.

Чем помогли друзья? Не раз они украдкой
Бросали деньги плачам,
И писем их слова я впитывал, как сладкий
И освежительный бальзам.

Но бесполезно все. Им жребий мой неведом.
Живите же. Вам жизнь дана
Не торопясь идти за мной в могилу следом;
И я в другие времена

Несчастных обходил, отворотив, быть может,
От них рассеянно свой взор.
Живите же, друзья, и пусть вас не тревожит
Мой ранний смертный приговор.

«Его язык — клеймо железное, и в венах
Его не кровь, а желчь течет».
Двенадцать долгих лет с долин благословенных
Поэзии сбирал я мед.

Сот золотой я нес, и можно было видеть
По прежним всем стихам моим,
Умел ли с Музою я мстить и ненавидеть.
И Архилох, тоской томим,

Отцу невесты мстя, избил бичами ямба
Безумье нежное свое;
Но я не из груди предателя Ликамба
Для мести выдернул копье.

О, знайте! Молнии с моей сверкают лиры
За родину, не за себя.
И хлещут бешено бичи моей сатиры,
Лишь справедливость возлюбя.

Пусть извиваются и гидры и питоны,
Железом их, огнем клейми.
Их истребив дотла, воздвигнув вновь законы,
Мы снова станем все людьми!

…………………………………………………………………………….
…………………………………………
С худыми днищами прогнивших двадцать барок
Давали течь и шли ко дну,

Утопленников, трюм набивших, тщась теченьям
Луары тысячами сбыть, —
Служа проконсулу Карьеру развлеченьем
В часы похмелья, может быть.

И перьями строчат, как клерки фирмы трупной,
Вся свора наглая писак,
Весь этот трибунал, Фукье, Дюма — преступный
Воров, убийц ареопаг.

О, если б их настичь среди ночных веселий,
Когда они, разгорячась,
Став кровожаднее от запаха борделей,
И преступленьями кичась,

Косноязычные, бесчинствуют, икают;
Под крики, песенки и смех
Хвастливо жертв своих вчерашних вспоминают
И ждущих завтра казни всех.

И ищут пьяные, шатаясь, для объятий,
Чтоб без разбора целовать,
Любовниц тех и жен, что перешли с кроватей
Мужей казненных на кровать

Убийц их. Слабый пол! Таков его обычай:
Лишь тот, кто победить сумел,
Владеет женщиной, как взятою добычей,
И а[рбитр смерти, нагл и смел,

Срывает поцелуй. Он знает их уловки,
Ведь для настойчивой руки
И брошки их грудей и бедер их шнуровки
Не так уж колки и крепки.

Хотя бы совесть им за все дела воздала,
Но не смутит она уют
Полночный палачей, что в казнях до отвала
Кровь человеческую пьют.

О, банда грязная! Кто б мог в стихах искусных
Воспеть деянья их и дни?
Копье, разящее чудовищ этих гнусных,
Нечисто так же, как они.

С бесчестием своим свыкаются. Ведь надо
И есть и спать. И даже тут,
В тюрьме, где держит смерть в загоне нас, как стадо,
Откуда под топор идут, —

Здесь тоже в этикет, в любовь и страсть играют.
Беснуясь целый день подряд,
Танцуют и поют, и юбки задирают,
Слагают песенки, острят.

Ребячась, выпустят воздушный шар на ленте,
Нагретый пустотой одной,
Как бредни шестисот ничтожеств тех в Конвенте,
Что властвуют сейчас страной.

Политиканствуя, от долгих споров хрипнут,
Смеются, чокаясь вином.
Но вдруг проржавленным железом двери всхлипнут,
И судей — тигров мажордом

Со списком явится. Кто будет их добычей,
Кого топор сегодня ждет?
Все слушают рожа, с покорностью бычьей,
И рады, что не их черед.
Назавтра ты пойдешь, животное тупой.

Как пышный луч зари, как нежный вздох зефира
Смягчает смертным дня уход,
Так путь на эшафот, о, облегчи мне, лира,
Быть может, близок мой черед.

Быть может, прежде чем, как арестант в прогулке,
По кругу, уходя во мрак,
Неумолимый час — шестидесятый гулкий
Поставит на эмали шаг, —

Меня могильный сон погрузит в ночь немую.
И прежде чем текучий стих,
Удачно начатый, созвучьем я срифмую,
Быть может, с эхом стен глухих