Василий Федоров - Женитьба Дон-Жуана

Во время речи,
Мне казалось, веской,
Глядел я пристально на стол судейский,
Но обращал свой взгляд и на скамью,
Где Дон-Жуан, разъединенный с нами,
Сверкая потеплевшими глазами,
Чуть удивляясь, слушал речь мою.
Должно быть, прежде полагал он вчуже,
Что думал я о нем
Намного хуже.

Ему смягчал
Лица суровый очерк
Волос подросших темный козыречек,
Торчавший над его открытым лбом.
Он выглядел в каком-то свете новом,
Когда, после меня, с последним словом
Растерянный стоял перед судом.
— Что ж, отвечать готов и за прохвоста!
Я доверяю вам…—
Сказал он просто.

Мечтал я все-таки
И верил даже,
Что Дон-Жуан уйдет со мной без стражи,
Но мне звучат знакомые слова,
Ведущие к суровому пределу:
«Суд оглашает приговор по делу…»
А подоплека слов уже нова,
Особенно в результативной части,
Где под конец
Итожатся несчастья.

Нет строже фраз,
Прочитанных судьей,
Чем фраза «руководствуясь статьей»,
Что прозвучала, как «прощай свобода».
Так судьи, несмотря на пафос мой,
Статьи придерживаясь сто восьмой,
Жуана осудили на три года,
В колонию, туда,
Где быть бы живу,
Не строгого, а общего режима.

Жуан отвесил
Чуть ли не поклон.
Готовый к худшему, подумал он,
Что суд ему явил большую милость,
Меж тем раздался в тяжкой тишине
Вздох, резко резанувший сердце мне:
— Когда же в мире будет
справедливость! —
То не сдержала горя и обиды
Влюбленная душа Аделаиды.

Когда-нибудь да будет,
Боль-то в том,
Что будет не при нас, уже потом,
Уже потом, потом, потом, когда
Корысти всякие в былое канут,
Когда своим сознаньем люди станут
Все членами Верховного Суда.
Виновному, когда все это будет,
И полминуты лишней
Не присудят.

Все так и будет
По любви и страсти,
Но после нас, без нашего участья.
Как ни печально, мы признать должны
Всю диалектику всего судейства:
Законы достигают совершенства,
Когда они почти что не нужны.
И правосудье будет совершенней,
Когда уже не будет преступлений.

Как все же быстро люди, боль не теша,
В своих рядах заделывают бреши.
На всех постах —
Кто зав,
Кто зам,
Кто пред,
В достоинствах
Сомнительных и мнимых
Нет, говорят, людей незаменимых,
Зато и повторимых судеб нет.
Все судьбы человеческие тоже,
Как отпечатки пальцев, не похожи.

Вокруг лица
Известного собою,
Случится ль что,
Все полнится молвою,
Дурной и доброй, но едва-едва
Успеет ставший притчей во языцех
С друзьями и постом своим проститься,
Как умолкает праздная молва.
Вот так и на заводе очень рано
Затмился образ моего Жуана,

Но до конца
Не рвутся связей нити,
Всегда найдется памяти хранитель,
Душа, а в ней заветный уголок,
Всегда найдется тот,
Кто слово скажет,
Кто бережно и вовремя завяжет
На роковом обрыве узелок.
И мой Жуан, прославленный всесветно,
Из памяти не мог уйти бесследно.

Но женщины
Иначе память полнят,
Они не головой, а плотью помнят.
Аделаида как бы самого
Жуана в своем сердце поместила,
Наташа между тем в себе носила
Уже затяжелевший плод его.
Большой Жуан помалкивал, усталый,
Все беспокойней
Становился малый.

Две женщины —
Два мира и два взгляда.
Куда же только не писала Ада,
Винясь в порыве горя и стыда.
Ходатайства ее теперь взлетали
Все выше по судебной вертикали,
До самого Верховного Суда,
Но все суды и в центре и на месте
Те письма оставляли
Без последствий.

Не так себя вела его жена,
Строптивая Наташа Кузьмина,
Хотя себя по-своему терзала.
Виновница Жуановой беды
С повинною не бегала в суды,
Просительные письма не писала,
А, муку молчаливую терпя,
Пыталась в страхе
Заглянуть в себя.

Она в себе,
Бунтующего рьяно,
Малюсенького видела Жуана
И думала, когда его родит,
То маленький, обиженный жестоко,
Глазами осужденья и упрека
Так сразу на нее и поглядит.
Тогда-то в голове ее соблазной
Стал оформляться
Замысел ужасный.

Она решила
С долей эгоизма
Спастись той мерою антитрагизма,
Когда развод с души снимает грех.
Живущим обок разводиться мука,
А вот при осуждении супруга
Закон уже не делает помех.
Но в этих планах Кузьминой Наташе
Пришлось столкнуться
С Кузьминою-старшей.