Саша Черный - Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

«Этот год шершавым будет…» —
Тусклым голосом загробным
Объяснил мне Петр Баранов,
Стиснув щетку в кулаке.
«Для чего ж, о вещий ворон,
Ты бензином чистишь смокинг?
Ведь потоп ты можешь встретить
И в потертом пиджаке».

«О! — сказал он, зарумянясь,—
Ведь тринадцатого, завтра,
Я танцую с Дарьей Львовной
На писательском балу…
А она ведь не такая,
Чтоб во имя пессимизма
Пить со мною завтра кофе
В грязном баре на углу…»

Вынув белую сорочку,
Обметал он на манжете
Разболтавшиеся петли,
Посмотрел — и просиял.
«Так она мне и сказала:
Если завтра не пойдете,
Трех найду на ваше место —
Все идут на этот бал!»
Словно воин перед битвой,
Рассмотрел он хладнокровно
Галстук, запонки, ботинки —
Весь свой бальный гардероб.
«Так она мне и сказала:
Не желаю разлагаться!
Я прошу вас сделать выбор —
Или я, или потоп…»

Перед зеркалом каминным
Сделал он два быстрых тура,
Локоть вправо, пятка влево,
Томно набок голова…
А потом разбил копилку,
Подсчитал свои депансы,
Языком лукаво щелкнул
И сказал, смеясь: «Са-ва!»

На рынке в пестрой суете,
Средь помидорного пожара,
Сидит, подобная мечте,
Пушисто-бронзовая Клара.
Но, ах, из груды помидор
Вдруг рявкнул бас ее матросский:
«Какого дьявола, синьор,
Облокотились вы на доски?!»

         Под фиговой лапой
         В сплошном дезабилье,
         Обмахиваюсь шляпой
         И жарюсь на скамье,
         Но только солнце село,—
         Приплыл прохладный мрак:
         И с дрожью прячешь тело
         В застегнутый пиджак.

Нацедив студеной влаги
В две пузатые баклаги,
Я следил у водоема,
Как, журча, струилась нить.
Потный мул в попоне гладкой
Мордой ткнул меня в лопатки:
Друг! Тебя заждались дома,—
Да и мне мешаешь пить!..

Есть белое и красное киянти.
Какое выпить ночью при луне,
Когда бамбук бормочет в вышине
И тень платанов шире пышных мантий?
Пол-литра белого, — так жребию угодно.
О виноградное густое молоко!
Расширилась душа, и телу так легко.
Пол-литра красного теперь войдет свободно.

        Олеандра дух тягучий —
        Как из райского окошка,
        А над ним в помойной куче
        Разложившаяся кошка.
        Две струи вплелись друг в друга…
        Ах, для сердца не отрада ль:
        Олеандр под солнцем юга
        Побеждает даже падаль.

Напружив угловатый костяк
И болтая цветными кистями.
Тянет в гору ушастый чудак
Колесницу-двуколку с камнями…

Ветер северный злее бича,
Мчатся ржавые листья платана,
Но железная тяга плеча,
Как машинный рычаг, неустанна…

За мотором мелькает мотор,
Плащ шуршит над вздремнувшим возницей,
Умный зверь сквозь взметнувшийся сор
Твердо правит своей колесницей.

У постройки копны этажей,
Словно вкопанный, встанет он круто,
С грубым грохотом ржавых ножей
Хлынет наземь холм темного бута…

Пар клубится над блеском спины.
Ветер дует из синих окраин…
Мул покорно стоит у стены,
В траттории продрогший хозяин.

Мерзнут слезы. День скучен и сер.
Отдыхают набухшие жилы.
А напротив незрячий Гомер
Холодеет над выступом виллы.

Со щенком, взлохмаченным бродягой,
       Мы ушли в поля.
Лента гор цвела лиловой сагой.
       Ветер и земля…
Римский мост под пестрой колымагой
       Круче корабля.

Опьянел мой пес от вольной шири —
       Две звезды в зрачках.
Поздний шмель зудит на тихой лире,
       Небо в облаках.
Человек, влача ступни, как гири,
       Пашет на быках.

Овцы склон за башнею покрыли —
       Зелень и руно.
Солнце брызнуло столбом закатной пыли
              В синее окно.
Не мираж ли злые наши были,—
       Горькое вино?

В камышах дымится малярия,
       Плащ к воде склоня.
Пес, домой! Молчат поля глухие.
       Дробный стук коня…
Над харчевней кроткая Мария
       И глазок огня.