Валентин Парнах - Испанские и португальские поэты - жертвы инквизиции

Если св. Хуан де ла Крус [71]и святая Тереса, ультрамистические католические поэты, имели дело с инквизицией, чего же могли ждать поэты еврейского происхождения?

Каждый новый беглец из Испании и Португалии привозил в Голландию весть о новых арестах и новых аутодафе. Такой-то осужден! Такой-то удушен гарротой! Такой-то сожжен «в изображении»! Такой — заживо сожжен!

Но беглецы преодолевали свое смятение. Они организовывались, основывали еврейско-испанские академии, куда входили ученые и поэты. В своем «Сообщении об испанских писателях и поэтах еврейского племени» Баррьос перечисляет, в прозе и стихах, десятки своих собратьев. Среди других мы находим имя Хакоба Бельмонте, автора истории Иова, переделанной в комедию, и стихов против инквизиции, произведений, не дошедших до нас. В Амстердаме поэты-марраны сочиняли на испанском, португальском и латинском языках элегии, оды и панегирики во славу тех, кто погиб в аутодафе где-нибудь в Вальядолиде, в Кордове, в Компостелле, в Лиссабоне.

Большинство иудеев и папистов были равно шовинистически настроены. Тем не менее встречались талантливые евреи, способные возвыситься и над синагогой и над церковью. В эту эпоху Спиноза [72]создавал свои геометрические построения, интересующие и наших современников.

В 1655 году в Амстердаме вышла книга, теперь ставшая чрезвычайной редкостью. По моей просьбе библиотека Амстердамского университета переслала ее на время Парижской национальной библиотеке, где я и получил возможность с ней ознакомиться.

Озаглавленный «Славословия, ревнителями посвященные блаженной памяти Авраама Нуньеса Берналя, заживо сожженного в Кордове 3-го мая 5415 (1655) года», этот сборник открывается фронтисписом со следующей латинской надписью:

Pro mentis carcer,

Pro laude vincula dantur.

Virtus crimen habet,

Gloria supplicium. [73]

В этом сборнике в 172 страницы приняли участие двадцать четыре автора [74].

Фронтиспис антологии двадцати четырех поэтов, изданной к Амстердаме в 1655 году. Славословия, ревнителями посвященные блаженной памяти Авраама Нуньеса Берналя, который был заживо сожжен, прославляя имя создателя своего, в Кордове, 3 мая 5415 года.

Вопреки заглавию, этот том не целиком посвящен Нуньесу Берналю. Пятьдесят последних страниц «Славословий» относятся к его племяннику Исхаку де Алмейда Берналю, заживо сожженному в Компостелле Галисийском, в том же 1655 году.

Сообщение о его казни начинается следующими словами:

«Еще не просохли чернила (чтобы не сказать: слезы) доблестной истории блаженного Авраама Нуньеса Берналя (да будет благословенна его память!), когда достойные доверия свидетели-очевидцы уже сообщают нам о великой верности, о предельном рвении сожженного серафима, доблестного юноши Исхака де Альмейда Берналя».

Сожженные инквизицией за то, что они открыто отреклись от католичества, эти марраны сравниваются авторами «Славословий» с Фениксом [75], Саламандрой [76], Атласом [77], пророком Илией, Самсоном и другими образами греческой и еврейской древности. Библейские элементы сочетаются с мифологическими и испанскими. Феникс, воскресающий из пепла, — излюбленный символ испанских и португальских поэтов, — появится снова и снова, олицетворяя человека, умирающего и возрождающегося в любви.

В сонете Антонио Жозэ да Сильва, португальского маррана, удушенного и сожженного инквизицией в Лиссабоне в 1739 году, этот феникс выступает опять:

Сведующие в греческой мифологии, библии и каббале, авторы «Славословий» раньше всего преданно следуют традициям испанской поэзии. Они противопоставляют жизнь, пребывающую в смерти, — смерти, живущей в жизни.

Единение жизни и смерти обнаруживается и в стихах Самуэля де Красто, посвященных памяти Альмейда Берналя.

Одно из его четверостиший служит вступлением к длинному стихотворению Ионы Абарбанеля [78], в котором каждое десятистишие заканчивается одной из четырех строк Красто. Абарбанель начинает следующими стихами:

Поэты-марраны выработали особую метафорическую и мелодраматическую терминологию для всех элементов этой трагедии. Инквизитор упоминается под именем Плутонова служителя, католики прозваны идолопоклонниками, испанцы — идумеями, испанский фанатизм — идумейским бредом и жестокой гордыней Немврода. Как известно, протестанты называли Рим Вавилоном и давали католикам названия в том же роде.