Эдуард Асадов - Избранное

Бегает так он не для потехи —
Трудяга за совесть, а не за страх.
В защёчных мешочках, как в двух рюкзачках,
Он носит и носит к зиме орехи.

А дом под корнями — сплошное чудо:
Это и спальня и сундучок.
Орехов нередко порой до пуда
Хранит в нем дотошный бурундучок.

Но жадность сжигает людей иных
Раньше, чем им довелось родиться.
И люди порою «друзей меньших»
Не бьют, а «гуманно» лишь грабят их,
Грабёж — это всё-таки не убийство.

И, если матёрому браконьеру
Встретится норка бурундучка —
Разбой совершится наверняка
Самою подлою, злою мерой!

И разве легко рассказать о том,
Каким на закате сидит убитым
«Хозяин», что видит вконец разрытым
И в прах разорённым родимый дом.

Охотники старые говорят
(А старым охотникам как не верить!),
Что слезы блестят на мордашке зверя,
И это не столько от злой потери,
Сколько обида туманит взгляд.

Влезет на ветку бурундучок,
Теперь его больше ничто не ранит,
Ни есть и ни пить он уже не станет,
Лишь стихнет, сгорбясь, как старичок.

Тоска — будто льдинка: не жжёт, не гложет,
Охотники старые говорят,
Что так на сучке просидеть он может
Порой до пятнадцати дней подряд.

От слабости шею не удержать,
Стук сердца едва ощутим и редок…
Он голову тихо в скрещенье веток
Устроит и веки смежит опять…

Мордашка забавная, полосатая
Лежит на развилке без всяких сил…
А жизнь в двух шагах с чабрецом и мятою,
Да в горе порою никто не мил…

А ветер предгрозья, тугой, колючий,
Вдруг резко ударит, тряхнёт сучок,
И закачается бурундучок,
Повиснув навек меж землёй и тучей…

Случалось, сова или хорь встревожит,
Он храбро умел себя защитить.
А подлость вот чёрную пережить
Не каждое сердце, как видно, может.

1

Брызгая лужами у ворот,
Ветер мчит босиком по улице.
Пригорок, как выгнувший спину кот,
Под солнцем в сонной дремоте щурится.

Радость взрослых и детворы!
Долой все задачи и все задачники!
Да здравствуют лодки, грибы, костры!
И вот из города, из жары
С шумом и грохотом едут дачники.

Родители любят своих ребят
И, чтобы глаза малышей блестели,
Дарят им кошек, птенцов, щенят,
Пускай заботятся и растят.
Хорошему учатся с колыбели!

И тащат щенята с ранней зари
С хозяев маленьких одеяла.
Весь день раздаётся: — Служи! Замри! —
Нет, право же, что там ни говори,
А добрых людей на земле немало!

Ветер колючий листву сечёт
И, по-разбойничьи воя, кружит.
Хлопья седые швыряет в лужи
И превращает их в ломкий лёд.

Сады, нахохлившись, засыпают,
В тучи закутался небосклон.
С грохотом дачники уезжают,
Машины, простудно сопя, чихают
И рвутся выбраться на бетон.

И слышат только седые тучи
Да с крыш галдящее вороньё,
Как жалобно воет, скулит, мяучит
На дачах брошенное зверьё.

Откуда им, кинутым, нынче знать,
Что в час, когда месяц блеснёт в окошке
(Должны же ведь дети спокойно спать!),
Родители будут бесстыдно лгать
О славной судьбе их щенка иль кошки.

Что ж, поиграли — и с глаз долой!
Кончилось лето, и кончились чувства.
Бездумно меняться вот так душой —
Непостижимейшее искусство!

А впрочем, «звери» и не поймут,
Сердца их все с тою же верой бьются.
Они на крылечках сидят и ждут
И верят, глупые, что дождутся…

И падает, падает до зари,
Как саван, снежное покрывало…
Конечно же, что там ни говори,
А «добрых» людей на земле немало!

Беспощадный выстрел был и меткий.
Мать осела, зарычав негромко,
Боль, верёвки, скрип телеги, клетка…
Все как страшный сон для медвежонка…

Город суетливый, непонятный,
Зоопарк — зелёная тюрьма,
Публика снуёт туда-обратно,
За оградой высятся дома…

Солнца блеск, смеющиеся губы,
Возгласы, катанье на лошадке,
Сбросить бы свою медвежью шубу
И бежать в тайгу во все лопатки!

Вспомнил мать и сладкий мёд пчелы,
И заныло сердце медвежонка,
Носом, словно мокрая клеёнка,
Он, сопя, обнюхивал углы.

Если в клетку из тайги попасть,
Как тесна и как противна клетка!
Медвежонок грыз стальную сетку
И до крови расцарапал пасть.