Георгий Раевский - Одинокий прохожий

Сменяют смерть и тишина
Земного шума быстротечность. —
Но для чего-то нам дана
Простая, мирная беспечность.
Так пахарь на зеленый склон
Везувия спокойно всходит,
Меж тем, как медленно уходит
Дымок его под небосклон.

В небе синем и бездонном
Сколько миллионов лет
С легким звоном, с чистым звоном
Мчится чистый звездный свет.

На холмы и на долины
Падает — и на поля…
Музыке неуловимой
Внемлет бедная земля.

Отчего бы ей, как прочим,
Не вступить в согласный хор,
Не запеть во мраке ночи
Средь серебряных сестер?

Отчего, когда смеются
И ликуют небеса,
Лишь с нее одной несутся
Жалобные голоса?

Отчего мы так угрюмо,
О высоком позабыв,
Отвечаем грубым шумом
На таинственный призыв?

Мы каждый день встречаем чудо:
Цветок раскрывшийся в саду,
На крыльях ласточка отсюда
Взлетающая в высоту,

Прохладный шум, и плеск, и пенье
На солнце блещущей реки;
Улыбка матери, движенье
Оберегающей руки.

Но равнодушными глазами
Мы смотрим и не сознаем,
Какие образы пред нами
Проходят в облике земном.

Как о т роду слепым сказать о белом цвете:
Что он, как молоко? Как снег? Как полотно?
И разве объяснишь ты, что такое — ветер,
На ветку показав, стучащую в окно?

Но очевидностью прямого откровенья
Порой, как молнией, душа поражена,
И совершенный слух, и огненное зренье,
Как некий чудный дар, в себе несет она.

И сразу гаснет свет. И ропотом, и мглою
Мы вдруг окружены. Лишь память шепчет нам:
Вот здесь дорога шла, за этою стеною,
Здесь был крутой обрыв, а небо было — там.

В час, когда душа устанет
Средь пустыни бытия,
Видеть зорко перестанет,
И один останусь я,

И подступит мрак унылый
К сердцу на исходе дня, —
О, тогда своею силой
Осените вы меня,

Будьте здесь, со мною, друга,
Неба светлые сыны,
Пребывающие в круге
Радости и тишины.

Сядь сюда, ко мне — и вместе
Тех мы вспомним в этот час,
О судьбе которых вести
Больше не дойдут до нас.

Долго будут дни за днями
Вереницею идти,
Вслед за летними дождями
Зимние шуметь дожди, —

И нигде мы их не встретим,
Сколько бы ни жили лет,
Никогда уж не ответим
Им на дружеский привет.

Горьким опытом разлуки
Все богаче мы с тобой.
Подадим друг другу руки!
Я хотел бы всей душой,

Сколько бы ни оставалось
Испытаний впереди,
Неистраченную жалость
На живых перенести.

Лесная просека переходила
В заглохшую дорогу, с колеями.
Поросшими травой давно не смятой.
Уже смеркалось. Где-то в глубине
Деревья тихо-тихо начинали
Свое вечернее богослуженье,
И солнца красноватые лучи
Ложились на вершины и на ветви.
Стук топора, совсем не нарушавший
Окрестной тишины — так равномерно
Он раздавался в самом сердце леса, —
Вдруг оборвался, — и немного позже
Тяжелый гул протяжно прокатился
И замер в чаше. Мы остановились,
Прислушиваясь к новой тишине.

Смерть дерева… Внизу, на лесопильне,
Где длинными и гладкими рядами
Лежат смолою дышащие доски,
Певучая пила его распилит.
На что пойдет оно? На грубый стол:
В трактире деревенском забулдыга
Вдруг о него пивною хватит кружкой
И заорет неистовую песню.
А может быть, — на мачту: с легким плеском
Однообразно зарокочут волны,
И свежий ветер запоет в снастях,
И серебристая забьется рыба
По доскам дна, упруго изгибаясь.
А может быть, оно пойдет на крест.
И тихого прямого человека
Под ним положат, — и зимой и летом
Совсем один, под тем же самым небом
Все будет крест стоять простым и строгим
Напоминанием о тишине.

Не вся ушла из мира тишина:
Над синей гладью озера лесного,
Средь сосен вечереющих она,
И на горе, подъемлющей сурово,
Как бы земли и неба на краю
Вершину одинокую свою!