София Парнок - Разрыв-трава

Твой голос помню кроткий
И каждое мое
Неласковое слово,
Печальный человек.

Как пламень в голубом стекле лампады,
В обворожительном плену прохлады,
Преображенной жизнию дыша,
Задумчиво горит твоя душа.

Но знаю, — оттого твой взгляд так светел,
Что был твой путь страстной — огонь и пепел:
Тем строже ночь, чем ярче был закат.
И не о том ли сердцу говорят

Замедленность твоей усталой речи,
И эти оплывающие плечи,
И эта — Боже, как она легка!—
Почти что невесомая рука.

Лишь о чуде взмолиться успела я,
Совершилось, — а мне не верится!..
Голова твоя, как миндальное деревце,
Все в цвету, завитое, белое.

Слишком страшно на сердце и сладостно,
— Разве впрямь воскресают мертвые?
Потемнелое озарилось лицо твое
Нестерпимым сиянием радости.

О, как вечер глубок и таинственен!
Слышу, Господи, слышу, чувствую, —
Отвечаешь мне тишиною стоустою:
«Верь, неверная! Верь, — воистину».

Жила я долго, вольность возлюбя,
О Боге думая не больше птицы,
Лишь для полета правя свой полет…
И вспомнил обо мне Господь, — и вот
Душа во мне взметнулась, как зарница,
Все озарилось. — Я нашла тебя,
Чтоб умереть в тебе и вновь родиться
Для дней иных и для иных высот.

Молчалив и бледен лежит жених,
А невеста к нему ластится…
Запевает вьюга в полях моих,
Запевает тоска на сердце.

«Посмотри, — я еще недомучена,
Недолюблена, недоцелована.
Ах, разлукою сердце научено, —
Сколько слов для тебя уготовано!

Есть слова, что не скажешь и на ухо,
Разве только что прямо уж — в губы…
Милый, дверь затворила я наглухо…
Как с тобою мне страшно и любо!»

И зовет его тихо по имени:
«Обними меня! Ах, обними меня…
Слышишь сердце мое? Ты не слышишь?..
Подыши мне в лицо… Ты не дышишь?!..»

Молчалив и бледен лежит жених,
А невеста к нему ластится…
Запевает вьюга в полях моих,
Запевает тоска на сердце.

На Арину осеннюю — в журавлиный лёт —
собиралась я в странствие,
только не в теплые страны,
а подалее, друг мой, подалее.

И дождь хлестал всю ночь напролет,
и ветер всю ночь упрямствовал,
дергал оконные рамы,
и листья в саду опадали.

А в комнате тускло горел ночник,
колыхалась ночная темень,
белели саваном простыни,
потрескивало в старой мебели…

И все, и все собирались они, —
возлюбленные мои тени
пировать со мной на росстани…
Только тебя не было!

Даль стала дымно-сиреневой.
Облако в небе — как шлем.
Веслами воду не вспенивай:
Воли не надо, — зачем!

Там, у покинутых пристаней,
Клочья не наших ли воль?
Бедная, выплачь и выстони
Первых отчаяний боль.

Шлем — посмотри — вздумал вырасти,
Но, расплываясь, потух.
Мята ль цветет, иль от сырости
Этот щекочущий дух?

Вот притянуло нас к отмели, —
Слышишь, шуршат камыши?..
Много ль у нас люди отняли,
Если не взяли души?

На каштанах пышных ты венчальные
Свечи ставишь вновь, весна.
Душу строю, как в былые дни,
Песни петь бы, да звучат одни
Колыбельные и погребальные, —
Усладительницы сна.

На самое лютое солнце
Несет винодел,
Чтобы скорей постарело,
Молодое вино.

На самое лютое солнце
— Господь так велел!—
Под огнекрылые стрелы
Выношу я себя.

Терзай, иссуши мою сладость,
Очисти огнем,
О, роковой, беспощадный,
Упоительный друг!

Терзай, иссуши мою сладость!
В томленьи моем
Грозным устам твоим жадно
Подставляю уста.

Не хочу тебя сегодня.
Пусть язык твой будет нем.
Память, суетная сводня,
Не своди меня ни с кем.

Не мани по темным тропкам,
По оставленным местам
К этим дерзким, этим робким
Зацелованным устам.

С вдохновеньем святотатцев
Сердце взрыла я до дна.
Из моих любовных святцев
Вырываю имена.

Нет мне пути обратно!
Накрик кричу от тоски!
Бегаю по квадратам
Шахматной доски.