Среди войны, побед, борений партий
И городов с миллионами людей,
Затерянная на гигантской карте,
Вяжу покорно в комнате своей.
Крючок скользит, сменяя ряд за рядом,
Скорее лечь! — Узоры, не слова —
Приснитесь мне! Во сне еще услада,
На вашу грудь склонится голова.
«Пустынна улица. Два фонаря…»
Пустынна улица. Два фонаря.
Совсем не разглядеть на расстоянье.
И я ищу, и жду кого-то зря,
Ведь мне никто не назначал свиданья!
О, если нежность розовая плеч,
О, если голос скрипки истомленный
Бессильный были, можно ли привлечь,
Когда здесь все железо и бетоны!..
Пивная бочка лирике взамен,
Любовь зачем! — Скорее насладиться
И волос бережно стряхнув с колен,
С улыбкой вежливою удалиться.
«Совсем весна, а близится Сочельник…»
Совсем весна, а близится Сочельник.
На улицах редеет елок лес.
В витринах разукрашенных подарки
Из марципана фрукты и хлеба.
Ликеры, выстроенные рядами,
Пузатые и стройные бутылки
Переливаются шампанское и пунш.
В гастрономическом пылает магазине
Искусный жертвенник из пестрых лент
И в пряничный, традиционный домик
Попали сахарные Грета, Ханс!
А у меня все тот же беспорядок,
И даже письменный не прибран стол,
И жизнь, кажется, полна загадок
И сердце знает трепетный укол.
А впрочем, это все гораздо проще:
Не мировые тайны разрешать,
Когда минуло двадцать три недавно
До исступленья хочется любить
И в суете предпраздничной встречаться.
«Я тоже притворюсь ребенком…»
Я тоже притворюсь ребенком,
Когда так близко Рождество.
«Старик Рождественский!» вдогонку
Я крикну, вспомнив про него,
Неси и мне подарок важный,
О нет, не замок трехэтажный,
Под елки даже не духи,
За милые мои стихи.
Но дай мне только поцелуи,
С любовным, трепетным теплом,
С тем, кто, наверное, тоскует,
И тоже думает о том.
«Какое-то тяжелое бессилье…»
Какое-то тяжелое бессилье
(Пора смиренно слушаться судьбу!)
У музы бедной сломанные крылья —
Такие ли пригодны на борьбу!
И дни плетутся серой паутиной,
От ежедневных дрязг налег налет,
И выплывает в паутине длинной,
Не старый, новый двадцать пятый год.
Где прежние, весенние стремленья
У берегов покинутой Невы,
Где вечеров пленительных томленье,
Как шелест прорастающей травы!
Сидеть в кафе, от дыма задыхаясь
Виолончель и скрипка и рояль
До исступления поют, сливаясь,
Все про одно: про страстную печаль.
«Неужели только на экране…»
Неужели только на экране
(Клонится устало голова!)
Есть предел томительных желаний,
Недоговоренные слова!
Неужели это только накипь,
Неужели это только хмель,
И любви невыраженной знаки
Лишь узнает баловень апрель.
Но сегодня ветер иступленный
(Это самый яростный джазбанд!)
Обещает нежности уклоны,
Не вошедшей в модный прейскурант.
Для других закрывши плотно двери,
Вслушиваясь в нежности укол,
Всей истоме сладостной поверив,
Бросить лист исписанный на стол.
«Так оседает в волнах моря пена…»
Так оседает в волнах моря пена —
В грудную клетку глубже, глубже грусть.
Весенний дождь совсем обыкновенный,
И этот стих обыкновенный пусть.
До боли стиснув голову в коленях,
Густая кровь, что темная смола.
Не рождена для взлетов и падений,
Немного лишь любовного тепла!
О чем прошу! — О не о звездах с неба.
Но взгляд его мне больше обещал.
Как нищий — Христа ради, корку хлеба,
Так я всей нежности забытой шквал.
Чтоб наших губ тревожное дыханье
Слилось в протяжном шепоте ночей,
А все иное, точно на экране,
Прошло игрой знакомою теней.
«И больше даже нет воспоминаний…»
И больше даже нет воспоминаний,
Лишь иногда — раз в месяц, или в два,
Так слышит обреченный на изгнанье
Во сне любви забытые слова.
Покачиваясь, маятник размерно
Отбрасывает каждый новый час,
И дни проходят безразлично верно
Как малосольный, грамотный рассказ.
Так суждено тем, у кого нет силы,
И лишь тоска пустынная как звон.
Смычок в ответ поет «приди мой милый».
Скрипач хромой играет за окном.
Читать дальше