Я дряхлый, немощный старец,
Медленно бреду к чаньскому монастырю.
Хочу спросить о смысле «доброго сердца» —
Заранее знаю о тягости Пустоты — опустошить бы ее еще!
Горы и реки небесным глазом охватываются,
Мир пребывает средь тела дхарм.
Ничего удивительного, если все уничтожит пламя,
Возродиться сможет ветер на Земле!
Это стихотворение, посвященное буддийскому наставнику Цао, — «Летним днем прибыл в храм Цинлун и навестил чаньского монаха-наставника Цао» [257, с. 129] — философские раздумья поэта по поводу некоторых буддийских понятий, таких, как «доброе сердце», которое присуще самой природе, «небесный глаз» — всевидящее око Будды и бодхисаттв. Казалось бы, Ван Вэй стремится получить разъяснение от чаньского наставника, но складывается впечатление, что сам он гораздо более сведущ в теоретических вопросах буддийского вероучения.
В стихотворении «Чаньский наставник монастыря Яньцзыкань» [257, с. 81]
Ван Вай не пытается решить теоретические проблемы, а стремится лишь показать те живописные места, где, как правило, располагались буддийские монастыри, вдали от людских поселений, куда трудно было даже пешком добраться едва заметной тропинкой. Как и многие другие произведения поэта, это стихотворение содержит известную долю аллегории: не есть ли «крутая стена» — сложное и трудное для непосвященного человека буддийское учение?
Через бурные волны кто пойдет вброд, подняв платье?
Крутой стены не следует избегать.
В горах монастыря Яньцзыкань
На труднопроходимой дороге много извилистых мест.
Вся в трещинах земля, дорога в изгибах,
В небо воткнулись множество пиков отвесных.
Водопад клокочет и брызжет,
Поразительной формы камень вот-вот упадет.
Ван Вэю неторопливая, простая жизнь монахов представляется прекрасной:
Бродит он вместе с собирающей орехи обезьяной,
Когда возвращается — неизменно напротив гнездо журавля.
Ван Вэй особенно в последние годы жизни стремился жить в соответствии с буддийскими идеалами, но он так никогда и не сделал шага, к которому вела его вся жизнь, — принятие монашеского пострига. В произведениях последних лет очень сильны мотивы стремления к покою и отрешенности. Сам поэт окончательное свое обращение к буддизму относит к периоду после мятежа Ань Лушаня, т. е. всего за пять лет до смерти:
Уж в зрелом возрасте к буддизму возвратился,
Поселился к старости у склона Южных гор.
При настроении, бывало, в одиночестве блуждал,
Мирская суета — пустое это все, я знаю.
В этом стихотворении «Домик в горах Чжуннани» Ван Вэй, как и в некоторых других произведениях, выражает радость безмятежной жизни среди гор и лесов:
Вот подхожу я к месту, где источник бьет,
Сажусь, смотрю, как облака плывут.
Но поэт рад, когда его прогулки в одиночестве иногда нарушаются случайной встречей:
Случайно я в лесу встречаю старца,
За разговорами и смехом не заметил, что пора домой.
Все чаще в стихах поэта звучат буддийские идеалы, он призывает к уходу от мирской суеты, призывает к отшельнической жизни:
В горах пустынных после прошедшего ливня
Воздух полон осенней прохлады.
Свет луны пробивается сквозь сосны,
И чистые ручьи по камням бегут.
Хотел бы отдохнуть в пахучих летних травах,
А вы со мною сможете ль остаться? («В горах осенним вечером».)
Ван Вэй с грустью говорит о старости, сожалеет о быстротечности жизни.
Поэт сознает тщетность усилий даосов-алхимиков, бьющихся над путями превращения в золото различных металлов, поисками эликсира бессмертия:
Конечно, пряди седины мы изменить уже не вольны.
И в золото другой металл никто из нас не превращал.
Перевод Ю. Щуцкого.
Да, жизнь человека на этой земле быстротечна, каждому суждены не только рождение, молодость, но и старость, смерть. Единственно в этом мире неизменно — Великая Природа, вновь и вновь приходит весна, вновь будут расцветать цветы:
День уходит за днем, чтобы радости год приближать.
Год за годом идет, но весна возвратится опять.
Насладимся вдвоем — есть вино в наших поднятых чашах,
А цветов не жалей: им опять предстоит расцветать!
Читать дальше