Екатерина Таубер: Верность

Я тебя никогда не встречала,
Я не знаю — ты был или есть:
Знаю только: сдвигаешь ты скалы,
Мысли тайные можешь прочесть.

За меня, за мое воскресенье
Ты положишь и душу, и плоть.
Знаю, любишь меня, как мученье,
Что святым посылает Господь.

Мой последний оплот и ограда,
Рвусь к тебе, врачевателю ран.
Бесноватую Иродиаду
Ты один исцелишь, Иоанн.

Как жених, ты снова станешь справа
И высок, и прям,
Прожитого беспорочной славой
Пораженный сам,
Понимая: поздно, не до лести
В судный страшный час,
Со своей трепещущей невесты
Не спуская глаз;
Крепко, крепко стиснувши ей руку,
Соразмерив шаг:
«Не захочет нашей Бог разлуки,
Беспредельно благ,
Заслуженным поделюсь с тобою;
Одного венца
Попрошу за стертой гробовою
Гранью у Отца».

Не скажешь любящим: «Забудь.
Она не стоит… он не стоит…»
Ведь в муке, раздавившей грудь,
Быть может, самое святое.

Им не избыть ее вовек.
Они ее приносят Слову,
Как выкуп. Счастлив человек,
Здесь ставший выкупом другого!

Вечер будет рано падать,
Вечера долги.
Звездным вечером по саду
Зазвенят шаги.
Гостю буду снова рада
И зажгу огни…

Это старая баллада —
Молодости дни.

Есть в этой жизни, разделенной
С другим, такая полнота
И мир такой невозмущенный,
Что пестрой жизни суета
Не трогает. Но каждый рядом
И вместе день наш прожитой
Уже ответ, уже награда,
Век обретенный золотой.
Душа, ты помнишь Пенелопы
Свободный радостный обет? —
Все тот же он во дни потопа,
В час торжества, в годину бед.

В Субботу Вербную, с вечерни,
Как в годы прежние, вдвоем
Широкой улицей вечерней
С пушистой вербочкой идем.

Пустеет милый город южный
И время отступило вспять…
Нам больше ничего не нужно,
Как тот же путь пройти опять.

Здесь, у дороги, в полдень лечь
Усталому на солнцепеке,
А мне — твой жаркий сон стеречь,
Ошеломительно-глубокий.

Предельно въевшихся морщин
Узор хоть мысленно разгладить.
Спи, старый друг, ты — не один;
Мы — два листка одной тетради.

«Я любил на земле все краски,
Все цветы и лесную тишь;
Мед осенний густой и вязкий,
Шелестящий речной камыш;
Теплоту и пушистость зверя,
Беззащитные почки весны.
Дружбе каждого дерева верил,
Пожимая лапу сосны.
Одиночество жизни нищей
Принимал… Вот и ты прими!»

То в моем опустевшем жилище
Голос друга, тепло семьи.

Солнце снова черепицу греет,
Старая избушка ожила.
Так прошу: «Вернись домой скорее
К радостям суровым ремесла.

Без тебя не смею, не умею
Ничего задумать и начать.
Только память о тебе лелею,
Как любви последнюю печать».

Ноябрьские седые дни
Воспоминаньями мне любы.
В благословенной их тени,
Как под шатром большого дуба,
Живу опять… Я не одна:
Вот скоро ты придешь из сада.
Вот я читаю у окна
Письмо родное из Белграда.
Что было каменной стеной,
То и теперь такой осталось.
Сегодня снова предо мной
Несрочная любовь и радость.

Ты вынес все. И принял, как расплату
За гордость предков, роскошь и разлад.
Последний в роде, нищий и крылатый,
Ни перед кем не опустивший взгляд.

Ты зов земли услышал на чужбине,
Изведал лютый жребий крепостных.
И вот года глухой борьбы в пустыне
Без друга, женщины, родных.

Лишь небо здесь тебя усыновило,
Вершины гор признали своего.
И ты ушел… И это было, было!
И вычеркнуть нельзя уж ничего.

Я отвыкла совсем от стихов, —
Отвыкают от дома родного,
Забывают значение слов,
Что от стужи служили покровом;