Сергей Гандлевский: Стихотворения

Здесь реки кричат, как больной под ножом,

Но это сравнение ложь, потому что

Они голосят на стократно чужом

Наречии. Это тебе не Алушта.

Здесь пара волов не тащила арбы

С останками пасмурного Грибоеда.

Суворовско-суриковские орлы

На задницах здесь не справляли победы.

Я шел вверх по Ванчу Дневная резня

Реки с ледником выдыхалась. Зарница

Цвела чайной розой. Ущелье меня

Встречало недобрым молчаньем зверинца.

Снега пламенели с зарей заодно.

Нагорного неба неграмотный гений

Сам знал себе цену. И было смешно

Сушить эдельвейс в словаре ударений.

Зазнайка поэзия, спрячем тетрадь:

Есть области мира, живые помимо

Поэзии нашей, – и нам не понять,

Не перевести хриплой речи Памира.

Опасен майский укус гюрзы.

Пустая фляга бренчит на ремне.

Тяжела слепая поступь грозы.

Электричество шелестит в тишине.

Неделю ждал я товарняка.

Всухомятку хлеба доел ломоть.

Пал бы духом наверняка,

Но попутчика мне послал Господь.

Лет пятнадцать круглое он катил.

Лет пятнадцать плоское он таскал.

С пьяных глаз на этот разъезд угодил —

Так вдвоем и ехали по пескам.

Хорошо так ехать. Да, на беду,

Ночью он ушел, прихватив мой френч,

В товарняк порожний сел на ходу,

Товарняк отправился на Ургенч.

Этой ночью снилось мне всего

Понемногу: золото в устье ручья,

Простое базарное волшебство —

Слабая дудочка и змея.

Лег я навзничь. Больше не мог уснуть.

Много все-таки жизни досталось мне.

“Темирбаев, платформы на пятый путь”, —

Прокатилось и замерло в тишине.

Лунный налет – посмотри вокруг —

Серый, в сантиметр толщиной,

Валит зелень наземь. Азия вдруг

Этикеткой чайной, переводной

Картинкою всплывает со дна

Блюдца. Азия, это она

Бережно провела наждаком

Согласных по альвеолам моим.

Трудно говорить на таком

Языке-заике – и мы молчим.

Монету выну из кошелька,

На ладони подброшу и с высоты

Оброню в стремнину – играй века,

Родниковый двойник кустарной звезды.

Ах, примета грошовая, не криви

Душою. Навсегда из рук

Уходит снег Азии. Но в крови

Шум вертикальных рек. Вокруг

Посмотри – и довольно. Соловьи

И розы. Серая известь луны

Ложится на зелень. И тишины

Вороной иноходец зацокал прочь.

Здесь я падал в небо великой страны

Девяносто и одну ночь.

Давным-давно забрели мы на праздник смерти,

Аквариум вещей скорби вовсю прижимая к себе.

Сказочно-страшно стоять в похоронном концерте,

Опрокинутою толпой отразиться в латунной трубе.

В марте шестидесятого за гаражами

Жора вдалбливал нам сексологию и божбу.

Аудитория млела. Внезапно над этажами

Встала на дыбы музыка. Что-то несли в гробу.

Эдаким князем Андреем близ Аустерлица

Поднял я голову в прямоугольное небо двора.

Черные птицы. Три облака. Серые лица.

Выли старухи. Кудахтала детвора.

Детство в марте. Союз воробья и вербы.

Бедное мужество музыки. Старческий гам.

Шапки долой. Очи долу. Лишь небо не знает ущерба.

Старый шарманщик, насилуй осипший орган!

А вот и снег. Есть русские слова

С оскоминой младенческой глюкозы.

Снег валит, тяжелеет голова,

Хоть сырость разводи. Но эти слезы

Иных времен, где в занавеси дрожь,

Бьет соловей, заря плывет по лужам,

Будильник изнемог, и ты встаешь,