Сколько раз на землю возвращалась
Бедной странницей, не помня зла,
В детской комнате опять с начала
Ждет благословенья и тепла.
Все принять и не найти разгадки,
Снится сон — его не превозмочь.
Ветерок. Несется запах сладкий.
Чуден Днепр. Божественная ночь.
«Девочка под утро умерла…»
Девочка под утро умерла,
Умерла головка золотая.
Кукла неподвижно у стола
Стеклышками смотрит, не мигая.
Голубой комодик под окном,
Кактус-ежик распустил колючки.
Дверь закрыта. Никого кругом
Тишина… и восковые ручки.
«Ползет букашка, прячется в листок…»
Ползет букашка, прячется в листок, —
От мира страшного, яркого, большого!
Ей нужен только маленький мирок,
Одна полоска света голубого.
И нежностью душа твоя полна
К такому беззащитному созданью.
А в необъятном, так же как она,
Боишься потерять свое сознанье.
Журнал «Современник». Торонто. 1964. № 10
1. «Милая, как жили мы убого…»
Милая, как жили мы убого
В доме деревянном на ветру!
Печка черная монашкой строгой
Остывала, догорев, к утру.
К жизни возвращали мы монашку,
Углем напитав ее с трудом,
Душу открывали нараспашку,
Грелись и слезами и огнем.
Милая, за что такая участь,
Ссылка — как предательский капкан?
И годами жили, жили, мучаясь.
А долину покрывал туман…
Это все напомнил старый чайник —
Вынула его из сундука:
Прошлого свидетель он случайный,
Трогала его твоя рука
Маленькая, бедная, сухая
От монашки черной, от воды.
— Память, память, горькая, святая.
Не стереть глубокие следы.
Журнал «Современник». Торонто. 1964. № 9
2. «На вокзале в черном ты сидела…»
На вокзале в черном ты сидела
И покорно ожидала встречи.
Серо-тусклый опускался вечер,
Только звездочка одна горела.
Поезд мчится, тень кидая косо,
В небе ласточек несется стая,
Паровоз, протяжный вопль бросая,
Распускает дымчатые косы.
Это — призрак. Я гонюсь за тенью.
Всюду тени тенью окружают.
Чья-то здесь накидка кружевная,
Где-то обманувшее волненье.
3. «Зажги огонь. Ты здесь?..»
Зажги огонь. Ты здесь?
Пошевелись, вздохни
И кофточку повесь.
Уйдут, уходят дни,
А ночь пришла опять:
— «Ты здесь, ты для меня» —
Мне некому сказать —
Ни вздоха, ни огня.
Загорается небо огнем,
Разбивается меч о камни.
Божий гром прогремит за ставней
И утешит тебя дождем.
После слез и утихшей бури,
Сквозь лохмотья пугливых туч,
Золотой потянулся луч
К обнаженным плечам лазури.
Звезды горят лучистые,
Благость и тишина.
Розы цветут душистые
У моего окна.
Может быть, только чудятся
Звезды и небосвод;
Темная, темная улица
И не найти ворот.
Антология «Эстафета». Париж; Нью-Йорк. 1948.
Никогда не была в этом городе,
В этом городе белых ночей,
Где Нева замерзает, и в холоде
Так прозрачен поток лучей.
Люди спят, и дома, и улицы,
Светят призраки, ночь светла.
Снится ль мне, или только чудится,
Что душа в этот свет ушла?
«Русская мысль». 1957, № 1056. 16 мая. С. 5.
Гремит, коня вздымая,
Гремит небесный свод,
А ветер, налетая,
Холодным ливнем бьет.
«Здесь дерзкий заместитель
Ведет лукавый счет:
Я города строитель,
Творец — царь еще…»
«Русская мысль». 1957, № 1056. 16 мая. С. 5.
«Не все ль равно, какие слезы…»
Не все ль равно, какие слезы, —
У каждого своя печаль.
Вот снова отцветают розы,
И жизни розовой мне жаль.
Пусть коротка, — она прекрасна
Благоуханьем, чистотой.
На гибель смотрим безучастно, —
Подумаешь, цветок простой!
А я с любовью подбираю
Опавший бледный лепесток.
Как будто украшеньем рая
Был этот розовый цветок.
Журнал «Современник». Торонто. 1976. № 30–31.