Евгений Долматовский - Добровольцы

Мне выдали страницу из журнала,
Истлевшую — едва видны слова, —
И на исходе дня меня встречала
Обычной суматохою Москва.

Но я не представлял себе, как трудно
Мне будет Леле рассказать о том,
Что тот, кто спал так долго непробудно,
К ней нынче обращается с письмом.

И все же я отправился на стройку,
На шахту, где начальницей она,
И в проходной услышал голос бойкий,
Как в дальние, былые времена.

Шла Леля в шлеме и комбинезоне
Навстречу мне по шахтному двору,
С прорабом рассуждая о бетоне,
Кляня вовсю снабженцев и жару.

«А, это ты, писатель! Очень рада!
Я о тебе подумала как раз.
Почаще заходить на шахту надо,
Не отрываться от рабочих масс».

Я молча протянул ей лист бумаги,
Помятый и истлевший по краям,
Где наш Алеша, как слова присяги,
Ей написал: «Любимая моя!»

Она признанье это прочитала —
Как много сказано в одной строке!.. —
И, улыбнувшись горько и устало,
Спустилась в шахту, сжав письмо в руке.

В тот день в подземном станционном зале
Каком? Не важно — где-то по кольцу, —
Бетон в квадратные опоры клали,
И срок работы подходил к концу.

Тут появилась инженер Теплова,
Прошла не как обычно, а быстрей.
И, никому не говоря ни слова,
Трубы обрезок взяв у слесарей,

Туда письмо Акишина вложила
И, зачеканив с двух сторон свинцом,
Письмо меж арматуры поместила
И отошла с задумчивым лицом.

Никто не видел этого. Бетоном
Письмо со всех сторон окружено.
Пусть будет о моем дружке влюбленном
Одним векам рассказывать оно.

Роман мой подходит к концу понемногу,
А жизнь продолжается, полнясь, как прежде,
Разлуками, встречами, счастьем, дорогой
И грустью непрошенной, близкой к надежде.

Я должен еще рассказать вам о Славе,
Чтоб не был в обиде товарищ военный.
Семейство Уфимцевых в полном составе
Недавно в Москву возвратилось из Вены.

Конечно, мы сразу поехали к Леле:
Традиция — это великое дело.
Ну просто смотреть невозможно без боли,
Как Леля осунулась и похудела.

«Все ездит, мотается мой благоверный,
Меня не берет он на стройку донскую…
Всю жизнь проживем мы в разлуке, наверно».
«Ты очень тоскуешь?»
«Немного тоскую».

«А мы вот с Татьяной, где б ни были — рядом.
Опасно меня оставлять без пригляда!»
«Татьяна работает?»
«Что вы, куда там!
Полковнице это поди неприлично.
До вечера не расстается с халатом,
Сама себе шьет и готовит отлично».

«Вот странное дело! А что будет дальше?» —
Елена с тревогой спросила у Славки.
«А дальше присвоят ей чин генеральши,
А может, и так проживем до отставки».

Потупилась Таня под Лелиным взглядом,
И Слава взглянул на Теплову с опаской.
Им вдруг показалось никчемным нарядом
Тафтовое платье с воланом и баской.

Товарищ Уфимцев, пилот бесшабашный,
Не знал я того, что ты деспот домашний!
Напрасно забыл ты, что очень недавно
Татьяна твоя с Метростроем дружила.
Ты стал в ее жизни событием главным,
Душа ее сжалась, как будто пружина.

Но ты берегись! Развернется однажды —
Тогда устоять ли уютному дому?
И, может случиться, полжизни отдашь ты
За то, чтобы все начинать по-иному.

Но, к счастью для них, тут явился из школы
Полковников тезка. Смотрите, как вырос!
С зачета как раз, возбужденный, веселый.
«Пятерку принес?»
«Нет, четверка случилась!

И папа хватал в Ленинграде четверки,
Хоть был самым старым…
Нет, старшим, студентом».
Мальчишка глазами прирос к гимнастерке,
Где звездочка и разноцветные ленты.

Герой оживился: «Послушайте, други,
В году, как мне помнится, двадцать девятом
Мы у Циолковского были в Калуге
С экскурсией, всем пионерским отрядом.

Великий ученый спросил про отметки,
И мы, представители солнечной эры,
Ответили бойко: „У нас в семилетке,
Конечно, отличники все пионеры“.

Старик опечалился: „Бедные дети!
И Пушкин, и я — мы учились неважно“.
Потом он рассказывал нам о ракете,
О том, что когда-нибудь горстка отважных
Взлетит в голубые просторы вселенной —
На Марс, на Луну, на любую планету.
А нынче могу вам сказать, как военный,
Что в этом особой фантастики нету».