Коллектив авторов - Живая вода времени (сборник)

Это дубы.

Ведет нас дама в военной форме, в военной узкой юбке, что, естественно, только подчеркивает стати, в конфедератке; наша «группа» пытается с ней заигрывать, но она тверда. Еще Польска не сгинела.

– А сеи-час, – говорит она с легким акцентом, – мы подойдем к дубу, который знаменовал трагедию Польши. Трагедию Жечи Посполитой. Это дуб, который сломала молния. Этот дуб называется князь, король Понятовьский.

Вкусно она это говорила – вьский.

Дело в том, что каждый из дубов в этом месте посвящен определенному королю. Этот – знаменитый Сигизмунд Август, этот – еще более знаменитый Стефан Баторий, этот просто Сигизмунд и так далее. Так вот, сломанный дуб – это Понятовьский: последний король, потом Польшу окончательно разделили Пруссия, Австрия и Россия.

Пруссия – Зелена Гура и прочее, Краков – Австрия; Варшава – Россия.

И сейчас во всех этих городах и соответствующих районах виден стиль «опекунской» нации…

Дама шла впереди, мы с неким Колей – прямо за нею.

Шли по тропинке между папоротниками и кустами.

Не знаю уж, как и описать дальнейшее. Не люблю я такого… Но что делать. Словом, дама, не заметив, перешагнула через горку дерьма, положенную посреди тропы. Положенную, извините, не в один присест, а явно завезенную специально: уж больно большая да беспорядочная. Я заметил и толкнул Колю. Мы перешагнули. А «группа» шла сзади.

– Перед нами дуб, сломанный… сломленный молнией, – начала полячка, указывая на дуб не более не менее, как указкой: чтоб все путем, по-солидному. – Вы знаете, что конница Понятовьского первая переправилась через Неман, идя в войсках Наполеона Бонапарта…

– …твою мать, – громко раздалось сзади.

– Donner wetter, – откликнулось тут же.

– Тьфу, damn with you. God damned.

– Тьфу ты, мать-перемать…

Видимо, белорусы постарались; после в местной корчме мы услышали от них, «случайных», много «лестного» в адрес их нынешних хозяев… старая, корневая вражда… Что ж, «вы не читали сии кровавые скрижали»? Читали.

Как бы то ни было, биля пани еще более побледнела и стояла, нервически сжимая указку; она думала, что все это – в ее адрес и в адрес великого короля.

Мне бы стоять, а я подошел.

– Вы знаете, – сказал я. – Это не про вас; там… недоразумение. это случайность.

Она посмотрела на меня прямым шляхетским взглядом, молча двинулась к толпе, посмотрела, угрюмо вернулась; посмотрела на нас с Колей. и спросила:

– А вы-то?

Вот так вот.

Она решила, что мы нарочно перешагнули, ничего не сказали.

Настроение портилось.

Вечером разожгли костер: здесь же, в Пуще, хотя не разрешено.

Начали жарить бигос, пить выборову.

Настроение, естественно, улучшалось.

– Сейчас зубры придут на огонь. Как…? – назвал мою фамилию Марек. – С зубрами сладите? Или только с мертвым Понятовьским?

Будь он воистину неладен, этот Понятовьский.

Второй раз ссорит нации.

Я смолчал вежливо.

Марек сразу же «спохватился»: комплексный народ! да, «закомплексованный».

– Ах извините, я невежлив. Бардзо прошу. Не следует забывать, что я хозяин.

– Все нормально.

– А водку пьете?

– Пью.

– Все же поляка вам не перепить.

Это было крайне, ну просто крайне неосторожное замечание, ибо все соответствующие круги Москвы тогда знали, что меня нельзя перепить.

Как объяснила опытная врачиха, просто мерившая мне давление, тут не было силы воли, силы духа и прочего, были просто особенности кровяного давления. Какое-то там соотношение верхнего и нижнего, не помню какое. «В общем, чуть пониженное давление», – объяснила она, но вот такое соотношение. Собственно, она первая и спросила:

– Небось, можете много пить и не пьянеть?

– Ну да. А откуда…

– Да по давлению вижу.

Но поляк-то не знал всего этого.

Ежели кто не ведает, бигос – эдакие колбаски-сосиски, которые надеваются на прутик и жарятся прямо в костре. Особый шик.

Через полчаса я только и делал, что хватал поперек пояса поляков, один за другим упорно падавших в костер со своими прутиками.

– А что вы, собственно, делаете в Польше? – заплетаясь языком, спросил спасенный от огня Марек.

– Ну, как. У меня официальные дела. Кроме того, разные особые, частные.

– Частные? Какие частные дела у вас могут быть в нашей великой, в нашей несчастной Польше?

– Ну, как сказать.

– Ну, сказать?

– Например, мне нужно найти один портрет. В галерее, в Вилланове.

– Какой портрет?

– Марек, может, завтра?

– Нет, нет, какой портрет? Я хорошо знаю галерею Виллянов.