Под общее мычание,
Под частное рычание,
Под дружеское ржание
Ведет свой караван
Большой Аркан для маленькой,
Для маленькой такой компании,
Для стройной такой компании
Огромный такой Аркан.
Осень 1979
Стоит на столе простокваша,
Рассвет сделан из серебра.
Вставай на работу, Аркаша.
Вставай — на работу пора!
Пусть скажут мне — Визбор, не прав ты,
Но вижу я, будто во сне:
Стоят перед ним космонавты,
И каждый себе на уме.
Скрипит под Аркашей ступенька,
Горнист его выход горнит.
— Титов, подровняйся маленько!
Кубасов, живот подбери!
А дальше стоят, как бизоны,
Как вольное войско стрелков,
Строители до горизонта,
И с ними полковник Совков.
Свой нос закрывая недаром,
Аркан остается живой —
Смертельным разит перегаром
От наших строительных войск.
Совков это все понимает:
Работы, мол, невпроворот.
Аркан с пониманьем кивает
И орден Совкову дает.
А сбоку двора, где нечисто,
У старых разбитых ракет
С гитарами группа артистов
И Митя — узбекский поэт.
Аркаша весь в подписях тонет,
На нас только глазом косит,
Но нас-то Аркаша не тронет,
Ну, может, слегка пожурит.
Машина подходит с разбегу,
Помощник инструкцию ждет.
— Да, если звонить будет Рейган,
Я в главке, пускай подождет.
А шутка — нам власть и инспектор,
И ради его одного
В совсем искаженном аспекте
Я жизнь показал вам его.
Кто нашу оценит усталость?
Где наш Алибек и Памир?
Нам тяжкое время досталось —
Борьба за разрядку и мир.
Я, может быть, что приукрашу,
Но правду скажу только раз:
Вставай на работу, Аркаша,
Вставай — на работу пора.
15 ноября 1980
Однажды хотел я запеть про Татьяну,
И даже нашелся мотив.
За нею шли барды толпой, как бараны,
И весь комсомольский актив.
Была за границей Сережи подруга
В одну из опаснейших зим
И только под грубым давленьем супруга
Решилась зайти в магазин.
Не ходит Татьяна в кафе-рестораны,
Хозяйство сурово ведет.
Согласно закону святого Корана,
Все деньги ей муж отдает.
Твой голос, имея подобье органа,
Нам рвет пожилые сердца.
Мы любим тебя, дорогая Татьяна,
Как женщину, мать и отца.
Но в размер не влезает Татья —
на. Надо, наверно, подружка моя,
По рюмашке назначить друзьям.
17 декабря 1980
«Год кончается високосный…»
Год кончается високосный,
Нудный, будто телекино
Под названием «Шуркины вёсны»
Или Муркины — все равно.
Год кончается невезучий,
Вязкий, будто мерзлый тавот.
Отвратительный рев базуки —
Позывные года того.
В этот год тревог за эпоху
И артистам его удалось
Роль сыграть потрясающе плохо:
Много пьянствовали небось.
Лишь один Артист — всенародный —
Тихой смертью прославил тот год.
Пел по-разному, но свободно.
И сейчас, надеюсь, поет.
Заплетая черные косы
Азиатских мрачнейших дел,
Стал раскосым год високосный
И от косности окосел.
Год отсутствия утешенья,
Урожайный недобротой,
Год слежения, год глушенья,
Год скольжения над пустотой.
В этот год друзья расставались,
Барахлишко свое кроя,
И знакомые удалялись
В незнакомые нам края.
Год Василия, год Володи,
Год, где ценится корнеплод,
Год гадалок и их пародий,
И Валеры Рюмина год.
Ну, а мы поживали просто.
Изводили много чернил.
Чад своих наблюдали росты.
Лично я — машину чинил.
Разве только Саша Никитин
Даром времени не терял:
Красок Родины истребитель
Две картины нарисовал.
Одного вдохновенья ради
Он гуашью пачкал щеку
И в литовском селе Побраде
Жил на воле, будто якут.
Не по-детски и не игриво
Рисовал край лесов и воды.
Про литовский его период,
Я уверен, напишут труды.
Был, мол, гений пока не в зените,
Но создал, мол, шедевров ряд,
Что отец его — тоже Никитин —
Будто тайный был музыкант
И что мать отцу подпевала
И вела всей семьи дела,
И нисколько не напивалась,
Сколько б, в частности, ни пила.
Читать дальше